— Проси о справедливости, — даю подсказку.
Со стороны это выглядело так, словно ноги ее, сами по себе, задумчиво, но спокойно и уверенно преодолевают небольшое сопротивление приливной волны. Только волна эта цвета густой венозной крови, застывшая в камне. А ступни баронессы в более ярких, алых брызгах. Боль станет ощутимой после. Сейчас, погруженная в свои видения, она ничего не почувствует.
Мы можем изменить свою судьбу. Видимо, что-то такое увидела Агнес. Улыбка и взгляд изменились, как у ребенка стали. Вот ведь! Радуется. Я помнится, под впечатлением своих видений, была несколько дней в болезненном состоянии.
Баронесса с улыбкой возвращается ко мне, бежит, а потом падает на колени и припадает к руке. «Неблагонадежна», да, папа? Выпрямляется.
С радостью подмечаю, как змейки на губах расцепляются, бледнеют и сходят на нет. Я, конечно, надеялась на такой исход, иначе зачем все затевать? Но предполагать и видеть своими глазами — разные вещи.
Поцелуй становится для меня неожиданностью. Баронесса вкладывает в него все свое умение, но эротизма в нем меньше, чем признательности.
— Спасибо, — шепчет и утыкается в шею. Человеческое тело удивительно податливо на ласку, некоторое время я наслаждаюсь теплом ее губ, потом отстраняюсь и возвращаю поцелуй. В нем приязнь и легкое сожаление. Она кланяется. Как противнику в спарринге, за удачно проведенный бой:
— Ваше Высочества, для меня честь служить Вам.
Что-то подобное сегодня мне уже говорили…
В малом зале моих дворцовых покоев прислуга быстро накрывает на стол и исчезает. У Агнес Элении нет аппетита, я быстро утоляю свой и распоряжаюсь подать вино. Не терпится услышать ее исповедь.
— За что он так с тобой поступил?
Он — это отец, король Эдам Адали.
— Не знаю.
Она пьет вино, вряд ли чувствуя его вкус, как воду и добавляет:
— Действительно, не знаю. Мы были дружны с Мари, пока она не стала его женщиной.
Баронесса смотрит на меня и я начинаю догадываться.
— Ты любила его?
— Обоих, да. Но когда Мари сообщила о своем выборе, отошла в сторону. Я была сильнее и смогла подавить свои чувства.
— А он свои?
— А он запретил мне поединок с ныне покойным Максом Куос и подарил эту печать.
Она касается губ своих, потом вскидывает на меня удивленные очи.
— Именно, — подтверждаю, — Подарочек моего ревнивого папаши удалось снять. Макс — тот самый? Герой последней войны?
— О!..неуязвимый Макс…
Она улыбается, вспоминая что-то свое, явно приятное, спустя некоторое время продолжает:
