— Мы из полиции. Следуйте за нами.
В подземном полигоне, где до оккупации завода испытывали крепость брони, «летучая мышь» осветила смертельно бледное лицо Язвинского…
— Объявляется суд над предателем, — прозвучал суровый голос. — Свидетели его измены — сотни рабочих завода имени Ильича. Язвинский приговаривается к смертной казни.
Утром о казни Язвинского узнали в гестапо и полиции. На завод примчался начальник «СД» — имперской службы безопасности — Прибе.
— Это наглый вызов немецкому командованию, — брызгал он слюною. — Партизаны хотят запугать добросовестных работников. И мы должны показать свою силу, чтобы непокорные содрогнулись.
Прибе приказал немедленно арестовать и расстрелять пятьдесят коммунистов и комсомольцев.
Подушкин принялся составлять список заводских общественников, людей, известных всему коллективу ильичевцев. Список был длинный: в него внесли не только коммунистов и комсомольцев, но и беспартийных, которых на собраниях избирали в президиум, отмечали в заводской газете. Подушкин сказал Прибе, что по меньшей мере полторы тысячи ильичевцев, оставшихся на оккупированной территории, должны быть отнесены к категории опасных. Многие из них, как Мазай, где-то скрывались.
— Расстрел большевиков будет публичным, на базарной площади, — объявил Прибе.
Облаву начали внезапно.
Арестованных вели к площади под усиленным конвоем. Переодетые полицейские прятались в толпе, прислушивались к разговорам.
В толпе шепотом называли имена обреченных:
— Мастер трубного цеха Логвинов… Машинист завалочного крана Лобко… Начальник телефонной станции Куница… Мастер доменного цеха Федосов… мастер маннесмановского цеха Запорожец…
Вот она, базарная площадь. Старые рабочие вспомнили, как сорок лет назад две тысячи рабочих завода «Провиданс» сражались на этой площади с полицейскими и войсками, требуя освободить арестованных большевиков.
В восемнадцатом году по этой площади прошли австрийские солдаты и расстреляли десятки рабочих.
Сегодня здесь снова звучат слова команды: приготовиться к расстрелу!
Коммунисты и комсомольцы, сорок три человека, стоят на том месте, где сражались их отцы и деды. Они прощаются взглядами с толпой.
Палачи под защитой пулеметов приготовились к уничтожению безоружных. Прибе пристально всматривается в лица ильичевцев.
— Этих людей можно убедить только пулеметным огнем, — говорит он.
Ночью, после расстрела, заводской поселок не спал.
Много лет спустя друг Макара Мазая, Иван Андреевич Лут, вспоминал:
