— Дай ответ, дай ответ, и что за кукла такая, — послышались снова голоса, и волнение снова прошло по толпе, как шум листов на дереве в бурю.
Парамон, приготовляясь дать ответ, выставил вперед свою безобразную ступню, повернулся влево и вправо и с ласково-слащавой улыбкой на губах сказал:
— Други милые, свободные человеки, дозволите ли мне держать речь?
— Можешь, можешь! — раздались голоса. — Говори, милый Парамон, а мы, свободные человеки, тебя послушаем.
— Так вот вам мои слова, — громко воскликнул Парамон и поднял руку, указывая на небо. — Бог, Которому вы молитесь, свершил великое чудо и заговорил со старым Демьяном языком понятным, как когда-то с Моисеем на горе Синай.
С минуту царило гробовое молчание, так как слушателей с новой силой охватило удивление.
— Милые друзья мои, я человек кроткий и всех вас люблю всем сердцем…
— Знаем, знаем…
— Так вот, я расскажу вам о чуде…
— Слушаем тебя… Говори, говори.
— Вот вы удивляетесь, что Бог беседовал с Демьяном, а между тем, как я читал в книжке, наш Отец Небесный со всем народом говорил через избранных Им старцев. Ведь Он наш добрый Отец, мы — дети, значит, и вот Он с небеси видит, что Его дети из Зеленого Рая, как овцы без пастуха, и идут в омут… Как же оставить так можно детей в несчастье, — вот Он и явился к пастуху, который не хотел пасти овец своих, — Демьяну…
Он остановился на мгновение и его взоры стали перебегать по лицам его многочисленных слушателей. Они продолжали стоять, не двигаясь, и их лица выражали испуг и изумление. Только Вавила закричал:
— Какие мы овцы!..
— Слушайте, какое чудо-то.
— Говори, говори!..
— Это было прошлой ночью, как раз, когда петух поет… Подхожу я к дому моего отца — часто ночью навещаю милого родителя — и слышу голос, подобный грому в небе, и голос изрекает: «Демьян, Демьян, Демьян! Паси овец своих. На Своем небе Я много рассыпал звезд, но и у них свой вожатый — солнце, а вот сыны Мои в Зеленом Раю без пастуха. Демьян, Демьян, Демьян! Истинно говорю тебе, разбредутся овцы и пожрет их огонь крамолы, и тогда Я во гневе Своем пошлю молнию с неба, и она сожжет тебя и твой народ своевольный, живущий без законов, и сожжет она Зеленый Рай. Демьян, Демьян, Демьян, дай законы народу твоему и веди их, как добрый пастух, чтобы сын боялся отца, отец — начальников, начальники — пастуха, а все вместе единого Бога на небе и земле, Меня, грозного Саваофа…»
Оратор все более входил в свою роль. Поворачиваясь своим искривленным телом влево и вправо, со светящимися глазами, в которых сверкали злые искорки, он начинал говорить все более отчетливо, резко, и наконец слушателям стало казаться, что это не прежний добрый Парамон, а какой-то пророк, из уст которого слова выходят, как гром. Какой-то безотчетный страх овладел всеми, так что когда «пророк» приостановился, никто уже не дерзнул нарушить гробового молчания. Глядя со скрытой радостью на своих «овец», Парамон продолжал прежним ласково-слащавым голосом, в котором, однако же, все более начинали звучать как бы раскаты грома. Озлобление и все скрытые силы, которые всю жизнь таились в нем, не смея выйти, как бесы, скованные цепями, вырывались теперь с неудержимой силой, и Парамон испытывал восторг демона, низвергающего своих врагов — ангелов — в ад.
