– Именно сейчас, сию минуту, еще не слишком поздно. Поздно будет после того, как ваш премьер-министр подпишет это соглашение.
Легат обхватил кружку ладонями и склонил голову. Ему вспомнилось это безрассудное упрямство, отказ отречься от своих аргументов, даже если совершенно очевидной становилась ложность предпосылки, из которой они исходили. Повторялось то, что было во время их дискуссий в зале пивной «Орел и дитя».
– Пауль, я тебя уверяю: ты не сообщишь ему ничего такого, чего бы он уже не принял к сведению. Если хочешь предупредить его, что Гитлер – плохой человек, не старайся понапрасну. Он это знает.
– Тогда почему идет на сделку с ним?
– По всем тем причинам, которые не новость для тебя. Потому что в данном споре у Германии сильные позиции, и факт, что отстаивает их Гитлер, не делает их слабее.
Хью вспомнилось теперь, как он обвинял Хартманна в принадлежности к нацистам. Его главное возражение против Гитлера брало начало скорее в снобизме – куда, мол, лезет этот презренный австрийский капрал? – а не в идеологии.
– Должен заметить, ты запел по-другому, – продолжил он. – Разве не тебя возмущала всегда несправедливость Версальского договора? Политика умиротворения – не более чем попытка исправить эту самую несправедливость.
– Да, и я не отказываюсь ни от одного своего слова! – Хартманн склонился над столом и с жаром зашептал: – И где-то в глубине души – да, дорогой мой Хью, я признаю это – я радуюсь, что вы и французы приползли наконец на карачках, чтобы загладить обиду. Беда в том, что вы сделали это слишком поздно! Упразднить Версаль – это Гитлеру уже неинтересно. Это только прелюдия к грядущему.
– И ты это хочешь сказать премьер-министру?
– Да. Но не только сказать, но и предъявить ему доказательства. Они у меня здесь. – Он похлопал себя по груди. – Тебе смешно?
– Нет, ничуть. Я просто считаю тебя наивным. Если бы дела обстояли так просто!
– А они и обстоят просто. Если Чемберлен откажется сегодня вечером следовать у него на поводу, завтра Гитлер вторгнется в Чехословакию. И как только он отдаст приказ об этом, все переменится, и мы, оппозиция в армии и прочая, сами позаботимся о Гитлере.
Легат скрестил руки и покачал головой:
– Боюсь, что тут наши точки зрения расходятся. Ты хочешь, чтобы моя страна вступила в войну с целью помешать трем миллионам немцев присоединиться к Германии, исключительно чтобы позволить тебе и твоим друзьям скинуть фюрера? Но должен тебе сказать, что, судя по увиденному мной сегодня, он очень хорошо окопался.
