Пугливая | страница 16



Мне что-то говорили люди. Я догадалась, что они спрашивают, на какой скорой я хочу ехать. Словно в замедленной съемке, я поочерёдно смотрела на два ярко-красных автомобиля с мигалками. Два человека, которых я любила больше всего на свете.

Я открыла рот, чтобы заговорить. И тут же закрыла. Я больше ничего не слышала. Вокруг воцарилось отрывистое шипение, сплошной шум дождя, барабанившего о камни, на которых я балансировала. Внезапно у меня подогнулись ноги, и мир накренился. С громким стуком я ударилась затылком об острый камень, а потом ничего.

* * *

Позже, в стерильной белизне больничного коридора, слух снова ко мне вернулся. Две примыкающие друг к другу палаты, в которых бригады врачей трудились над двумя моими самыми дорогими на свете людьми.

Я начала слышать то, что мне совсем не хотелось слышать.

Моя мать в коме.

Она почти наверняка умрет.

Мой парень очнулся.

У него ожог руки и сотрясение мозга.

Мой парень вытянул руки; его запястья в одночасье пристегнули наручниками к койке, на которой он сидел.

Лео. Мальчик, за которого я собиралась выйти замуж.

Это он во всем виноват.

Надев на Лео наручники, коп сместился в сторону, и Лео заметил в коридоре меня.

— Прости, — беззвучно, одними губами, произнес он.

Его глаза были красными и стеклянными. Я взглянула на свою перевязанную из-за ожогов руку и пожалела, что не оставила его в горящей машине.

— Это должен был быть ты, — громко сказала я. Рука горела от боли там, где меня коснулся огонь. — Это должен был быть ты, мать твою.

* * *

И вот мы с воспалёнными глазами сидели на жестких больничных стульях. Дэймон приложил к ране у меня на голове лед, и мы ждали. Мы так многого ждали. Новостей, хороших или плохих. В тот момент мы все еще не знали, выберется ли моя мама из операционной.

Я уснула на стульях, с сотрясением головного мозга и все еще одетая в форму гриль-бара «У Даны» — в ярко-розовую рубашку и темно-синюю юбку. Я сняла с себя кофту, у которой из-за огня обгорели рукава, и пока спала, кто-то завернул меня в одно из этих аварийных теплоизолирующих покрывал из фольги и накрыл темно-зеленой форменной курткой Дэймона. Я вздрогнула и проснулась. Сквозь смертельную усталость до меня доносились приглушенные слова. Затылок пронзила невыносимая боль, и я почувствовала, как сквозь спутанные волосы просачивается свежая кровь. Мне нужно было наложить швы, но я отказывалась подпускать к себе кого бы то ни было, пока не услышу, как прошла операция моей матери.