Камни были разбросаны не просто так, а уложены с учетом философского смысла. Их насчитывалось ровно пятнадцать, но с любой точки периметра только четырнадцать мозолили глаз. Один из них оставался намертво скрыт каким-нибудь другим — свидетельство непознаваемости космической Истины. Нечего и говорить, что это был тот самый метеорит. Поэтому Шунь назвал сад камней “Небесным даром”. В общем, Шунь устроил себе парадиз по-японски. Во всяком случае, он сам так думал.
Притомившийся за обходом, Тарас взял тайм-аут и прилег на плоский разогретый гранит в центре сада. Обычно для лучшего обзора он запрыгивал на бугорчатый метеорит, но сегодня, наверное, выдался совсем другой день. С этого теплого местечка в поле зрения Тараса попадали все камни без изъятия. Всем своим видом Тарас намекал, что, в отличие от сюзерена, мировоззренческие задачки даются ему легко. Вокруг него паслись куры — тупо выклевывали травинки, пробивавшиеся сквозь гальку. Однажды петух сумел провести их сквозь лабиринт к саду камней. Но перенапрягся, и после этого, похоже, у него наступило мозговое истощение — обратную дорогу позабыл напрочь. Зато у Шуня стало одним делом меньше — он возложил на кур прополку “Небесного дара”. Помет, правда, за ними убирать все-таки приходилось. Тарас, конечно, не отказался бы сейчас от курятинки, находиться рядом с мясом ему было психологически трудно, но и совесть не позволяла. Повторюсь: кот обладал сторожевой душой. Подобрать с грунта куриное перо и засунуть его за ухо — единственная вольность, которую он мог себе позволить.
Тарасова шерсть вдавилась в подзатекшие от всепогодного Хроноса бороздки, выбитые когда-то резцом ваятеля. Волоски забились в углубления плиты, наросли вековой пылью, отчего бороздки сделались теперь более удобочитаемы. Нанежившись, кот выгнул спину татарским луком. На рыжем шерстяном боку отпечатался пыльный православный крест. Теперь всем своим видом Тарас демонстрировал пользу теории прогресса: средневековые церковные предрассудки, согласно которым коты квалифицируются как существа дьявольские, а потому подлежат сожжению, остались далеко позади. Но и это еще не все. Помимо креста, на коте можно было приметить и какие-то буковки. Грамотный человек разобрал бы, что в могильной надписи “ч” и “к” сошлись рядом. На всякий случай Тарас оглянулся: тень волочилась за ним по матери-земле. Своими летними хлопотами она напоминала трудоголичку.
Тарас подбежал к корове Зорьке, вольно пасущейся возле самой стены. Зайдя под тощее рассветное вымечко, встал на задние лапы и стал сосать. Тоненькая струйка покатилась ему в брюшко. Зорька привыкла к котовому запаху и не возражала против его заходов. Только хвостом нервически помахивала: как ни старался Тарас быть понежнее, на соске все равно оставались острые вмятинки от его зубов.
