– Надо же… Натаха, – проверещала незнакомка, – сколько лет, сколько зим! А я боялась, что вы переехали или номер поменяли. Неужели не узнаешь? Я бы тоже ни за что не узнала бы тебя по голосу. А что там за шум у вас, собаку завели?
Наталья опознала не столько голос, сколько бестолковую, захлебывающуюся интонацию. Не может быть!
– Аська! – заорала она во все горло, легко перекрикивая отца. – Это ты? Откуда ты звонишь? Неужели с Кубы? Слышно отлично!
– Да в Москве я, в Москве, – Ася засмеялась знакомым смехом, – проездом. Завтра лечу в Харьков. Отец теперь там живет, ты, наверное, слышала.
– Писали, – неохотно сказала Наталья, – громкое было дело. Всех собак на него повесили.
– Это они так договорились, – новым, бабским голосом сказала Ася, – он взял всю вину на себя, а ему за это сохранили пенсию, со всеми выслугами.
– Как там… Сережа? Большой, наверное, совсем? – спросила Наталья. – Я совсем вас потеряла, писала вам по старому адресу. Вы так и жили в Карденасе?
– Ты и это помнишь, – удивилась Ася, – нет, мы потом переехали. Много всего было. Не по телефону. Сережку на Кубе Серхио звали, на местный манер. С Эдди, папашей своим, – не разлей вода. Я его четыре года не видела.
– Кого не видела? Эдуардо?
– Я все тебе напишу, – сказала Ася, – вот доберусь до отца, устроюсь…
– Телефон, – закричала Наталья, – продиктуй номер в Харькове. Я позвоню.
– Что я, наизусть его помню, – сказала Ася, – я сама тебе позвоню. Рада была тебя слышать, амига.
– Что?
– Амига – подруга по-испански, – сказала Ася, – я на Кубе часто тебя вспоминала. И потом тоже.
– Когда ты позвонишь?
– Сразу, – сказала Ася, – как только, так сразу. Маньяна.
В трубке раздался щелчок, за ним длинные, безнадежные гудки.
Наталья два года ходила на курсы испанского. Преподаватели менялись часто и всегда начинали с алфавита. Новая тетка, которая жила на Кубе, начала с рассказов о жизни. Маньяна, любимое слово веселых, необязательных кубинцев, переводилось как «завтра», но означало – потом, когда-нибудь.
