– Я бы хотел получить обратно мой креденсиаль.
Хозяин гостиницы не привык, чтобы ему сопротивлялись. Постояльцы не только подчинялись его правилам, но, похоже, получали от этого удовольствие. Я знаю в Париже несколько бистро, куда приходят завтракать мужчины, которые привыкли командовать людьми и в других местах ведут себя властно. За завтраком эти посетители получают мазохистское удовольствие, когда ими помыкает наглый и грубый хозяин. Видимо, моральная порка, которую он им устраивает во время еды, взбадривает их и дает им необходимый запас энергии, чтобы они могли мучить собственных подчиненных до конца дня. Я не люблю ни командовать, ни подчиняться, и, конечно, по этой причине такие радости мне чужды. Подвальный гуру, должно быть, заметил это и попытался пойти в обход.
– Не торопитесь, – сказал он, указывая подбородком в сторону регистрационной стойки, на которой лежала стопка креденсиалей. – Вам вернут его, когда он будет зарегистрирован.
Эта жалкая попытка удержать меня была обречена на неудачу, и он это знал. Затем каждый из нас молча соблюдал неписаные правила пантомимы, которая была разработана, чтобы избежать конфликта. Я вернулся в спальню и забрал свой рюкзак. Когда я снова проходил по комнате, начальник гостиницы на минуту покинул свое место, и его трон был пуст. Я мгновенно схватил свой креденсиаль, который хозяин положил вместе с остальными, и направился туда, где стояла обувь. Осталось только поспешно надеть башмаки и завязать шнурки – и вот я уже снаружи. Сделав глубокий вдох, я стал подниматься к террасам цитадели. Свежий воздух и старые камни имеют одно прекрасное свойство: они заставляют мгновенно забыть, что в мире могут существовать уродливые, огороженные со всех сторон и душные места.
Нужно сказать, что впечатление, которое осталось у меня от этой гостиницы, могло и не быть верным. Другие паломники, которых я встречал позже, даже рассказывали мне, что для них это была одна из лучших остановок. Тот, кого я принял за гуру, кажется, был веселым хозяином, который развлекал своих соседей по столу песнями, которые они пели хором до позднего вечера. Я, несомненно, что-то потерял, но, с моей точки зрения, я уберег главное: ностальгическую поэзию этого памятного места, которому одиночество подходило больше, чем народные песни.
И все же нельзя сказать, что мой побег остался безнаказанным: я не нашел никакого другого крова на ночь. Я запрещал себе гостиничный уют и прошел, не соблазнившись, мимо одного пансиона, хотя тот и назывался «Галимар» (так называется известнейшая парфюмерная мануфактура в Ницце, и почти так же – «Галлимар» – называется крупнейшее независимое французское издательство. Для писателя и парижанина оба толкования явно хорошая примета. –
