‒ Запрещено? Я об этом не слышала.
‒ Мы не говорим обо всех наших оковах, сьерина. Зачем же волновать вас скучными деталями жизни Вэй.
Её улыбка стала сочувственной. И адресовалась теперь уже мне… целый миг. И ему ‒ снова.
‒ Не только ученики, но и учителя обязаны сдерживать свои сумрачные порывы, ‒ с неподдельной грустью поведал мой магистр и подал ей руку, грациозно помогая встать; уже отпущенная, она вдруг поскользнулась и упала к нему на грудь, а я молча следил, как встречаются их глаза. ‒ Этот запрет, увы, относится и к учителю, пока ученик не достигнет статуса Вэй… между нами тонкие связи Кружев, и иные связи, чересчур пылкие, могут обжечь и разорвать… и связать по-новому… и потому это невозможно.
Она отстранилась порывистым движением вспугнутой птички; смешные неровные брови сдвинулись, губы дрожали:
‒ Но это ужасно, милорд! Говорят, вы учите не одно десятилетие!
Он с видом печальной покорности склонил голову. Каштановое золото волос всеми оттенками огня играло в лучах солнца, отражаясь в её глазах.
‒ Вот кошмар, ‒ участливо сказала Идрис и погладила мои пальцы: ‒ Но можно ведь выучиться скорее?
Когда она убежала (дважды останавливаясь, озираясь и даря нам жалостливую улыбку), Каэрин со вздохом передёрнул плечами и растянулся в траве, закинув за голову скрещенные кисти рук. Я стоял над ним, глубоко дыша и чувствуя, что у меня и впрямь серьёзные проблемы с самоконтролем.
‒ Да присядь ты, ‒ пробормотал он, уже совершенно без бархата и мурчания. ‒ Злиться лучше в уюте.
‒ Я не злюсь.
‒ И не смей мне врать, глупо устраивать себе наказание дважды. Тем более, первое не было заслуженным.
‒ Да что вы, ‒ едва ли не впервые за шесть лет голос не очень слушался меня, звуча куда более язвительно, чем было безопасно. ‒ А как же нарушенный строгий запрет?
Он усмехнулся, не поднимая ресниц.
‒ Я заботился о девочке ‒ о её самолюбии. И о тебе в её глазах. Теперь она полна сочувствия к тебе и всем несчастным вэй-лордам, годами лишённым прелести любви. А не выдумай я эту сказку, умчалась бы в гневе, обиженная и оскорблённая. Примерно как ты сейчас.
«Я не обижен».
Вслух я не сказал этого, да и подумал неясно, не очень-то желая, чтобы он слышал меня. Но разумеется, он услышал.
«Оскорблённость ты не отрицаешь. Хорошо».
«Хорошо ‒ что?»
‒ Твоя неискренность пока не выросла в лживость, ‒ вслух объяснил он, следя за мною из-под опущенных век. Его глаза поблёскивали ярко и холодно, как осколки озёрного льда.
