Хорошенькій мальчикъ, лѣтъ шести, одѣтый въ красную, гусарскую курточку, съ золотыми снурками, подошелъ къ Чадскому. Онъ взялъ его на руки и расцѣловалъ; женѣ своего сослуживца успѣлъ онъ также сказать нѣсколько привѣтствій. Но Рубакинъ не умѣлъ долго мѣшкать. "Шампанскаго!" закричалъ онъ. Чадскій видѣлъ, что попалъ въ бѣду. Ему не хотѣлось объяснять настоящей причины своего посѣщенія, и онъ выдумывалъ средства избавиться отъ питья.
"Я ѣду въ деревню къ сестрѣ, изъ Москвы," сказалъ онъ Рубакину, "сбился съ дороги, я очень радъ, что попалъ нечаянно къ старинному товарищу. Еслибы я зналъ, что ты такъ близко живешь, то нарочно-бы заѣхалъ." Въ это время подали большой бокалъ Шампанскаго. "Послушай, любезный другъ," сказалъ Чадскій: "одинъ бокалъ я выпью, на радости, что такъ нечаянно свидѣлся съ старымъ товарищемъ; но, пожалуста, больше не принуждай меня. Ты знаешь, что я никогда не могъ много пить, а особенно не могу теперь, когда послѣ моей тяжелой раны мнѣ именно запрещено пьянство."
-- Ежели такъ, то Богъ съ вами! Я знаю, что вы и прежде бывали плохимъ гусаромъ въ нашемъ веселомъ обществѣ; за то, помню, какъ всегда были вы молодцомъ въ атакѣ. "Впереди всѣхъ, какъ свѣчка, нашъ эскадронный командиръ!" говорили гусары, которые безъ памяти любили васъ. Я помню, когда вы были ранены, и самъ я въ тоже время получилъ этотъ значекъ (показывая рубецъ на своей щекѣ). Помню, что вы упали съ лошади, и Польскій уланъ хотѣлъ доканать васъ; но мы всѣ бросились спасать любезнаго начальника. Улана не стало въ минуту на семъ свѣтѣ, и васъ на плечахъ вытащили мы съ мѣста сраженія. Господа!-- продолжалъ Рубакинъ, обращаясь къ гостямъ своимъ -- вотъ Полковникъ Чадскій, о которомъ я такъ часто разсказывалъ вамъ: это онъ самъ. Ура! подымай его на руки; давай качать по гусарски!" -- Съ сими словами Офицеры бросились и подняли Чадскаго на руки. Пѣсельники запѣли: "А дай, Боже, здравствовать командиру-то нашему!" Всѣ офицеры, вмѣстѣ съ пѣсельниками, закричали: Ура! Ура! и восклицанія ихъ слышны были въ отдаленныхъ избахъ. Въ Чадскомъ еще кипѣла гусарская кровь, и воспоминаніе о прежней, веселой жизни въ кругу добрыхъ товарищей не совсѣмъ еще исчезло. Онъ былъ тронутъ, и когда перестали его качать, то, поднявъ вверхъ бокалъ съ Шампанскимъ, почти со слезами сказалъ онъ: "Благодарствуйте, благодарствуйте, господа! За здоровье ваше!" Чадскій выпилъ бокалъ до дна, опрокинулъ его, какъ водится по гусарски, на голову, погремѣлъ имъ по пуговицамъ, и съ улыбкою сказалъ:
