— Да, наши мужики какой-то бестолковый народ. Видите, что говорит: по-соседски, мол, живут! Китайцы и те считают гольдов низшими существами, а наши не брезгуют. Что за темный народ! Нет, видно, из наших мужиков никогда не сделаешь европейца. Темнота! Ведь они язычники, а ты христианин! — обратился Оломов к мужику.
— Все божьи! — недовольно отвечал Тереха.
Вдали завиднелась коса, черная от множества сидевших на ней гусей. Сотни уток пролетели над лодкой.
— Охота здесь сказочная, — говорил Барсуков. — Вон что делается!
Он поднял ружье и велел Терехе быстрей грести. Вскоре над Мылками загремели выстрелы.
* * *
Вечером сытый Оломов в белой нижней рубашке сидел на походной койке. Вход в палатку был тщательно закрыт.
— Гнилой край!.. Гнус, туманы. На Амуре вечный ветер, сквозняк… Инородцы вымирают по причине отвратительного климата, — говорил исправник. — Кто поедет сюда служить по своей воле? Кому нужда тут оставаться жить? Я сам считаю дни и — давай бог отсюда!.. По нашему ведомству год службы здесь идет за два. Только это еще и влечет на Амур.
Оломов стал мечтать вслух. Он заговорил о наградах, какие ему еще следует получить.
— Если получше платить, дать побольше наград, орденов, то, знаете, сытому не страшно и в этом климате. Будешь себя чувствовать здесь этаким путешествующим англичанином. Только нужен комфорт и все такое.
«И вот этот человек только что распекал мужиков за то, что они не по порядку устраивают свои клинья и полоски, — с горечью думал Петр Кузьмич. — И всюду у нас так! Распоряжаются, учат, наказывают».
Барсуков сам занимал большую должность в области, но чувствовал себя бессильным что-либо предпринять. В дурных порядках он видел способ управления, более угодный власти, чем самостоятельное развитие края.
— А вы знаете, — сказал он, — когда эти переселенцы приехали, не были сделаны распоряжения к их приему. Я привез их сюда, и оказалось, что, кроме сена, для них ничего не заготовили. Но они выжили, справились!
— Ну, на то они и мужики, чтобы работать! — отозвался Оломов и, довольный, что вспомнил кстати такую старую истину, грузно лег на свою походную койку, так что под ним заходили ее скрещенные железные ножки.
Петр Кузьмич задумался, глядя на пламя свечи. Вокруг палатки звенели, жужжали тучи гнуса. Барсуков вспомнил, как водворял он уральских мужиков, как ссорился с ними, и ему показалось, что все-таки славное то было время! Была здесь в те дни особенная, первобытная, девственная чистота. «Это я посадил здесь первых мужиков, — думалось ему. — Плохо ли, хорошо ли, но это мной основанная деревня. Я от души желаю ей добра! А гольды, видимо, действительно со временем исчезнут, ассимилируются или, быть может, вымрут. Ведь так было в Северной Америке и везде, куда приходил белый человек».
