— Их самих на смех поднять! — раздражительно сказал князь.
— Ну да… Но это невозможно, говорю я.
— Трудно… Но невозможного ничего нет… Одурачить всякого можно.
— Полноте, дядюшка, — ласково заговорила Браницкая. — У вас и без этого есть о чем думать…
— Все своим чередом… Одно другому не помешает.
— А дело великое будет стоять из-за пустяков! — укоризненно выговорила Браницкая.
— Говорю тебе, что не будет отсрочки никому в моей отместке.
— Давай Бог!.. А все же таки вы, дядюшка… Простите… Вы что малый ребенок бываете.
— Не груби, Сашенька, — шутя произнес князь и нежно поцеловал в лоб любимицу.
— Да ничего нет… — шепнула Браницкая.
— Не переупрямить… Есть. Есть…
Графиня уехала от дяди с надеждой, что он «остынет», как многие выражались про князя, впечатлительного и непостоянного.
Между тем виновник этой досады и волнений был счастливее и веселее, чем когда-либо. Наконец-то фортуна посетила его и сразу возвысила и дала все… Шмитгоф процветал!..
Давно ли он сиживал одинок и впроголодь в маленькой холодной квартире в Вильно или играл на вечеринках разных панов, которые платили ему подачками пирогов и жаркого от своего ужина. А теперь… Он помещается в двух горницах дворца; у него свои лакеи и скороход… Наконец, у него деньги, которых некуда девать. После первого же раза, что он играл у князя в кабинете, домоправитель Спиридонов, или простой дворецкий, но важный человек в позументах, принес ему от князя сто червонцев…
Шмитгоф уже тотчас по приезде разузнал, есть ли в столице московского царства трактиры и герберги[77], и, к своему удовольствию, убедился, что есть такие, каких нет и в Вильно. Вскоре все вечера свои виленский маркиз проводил в герберге «Цур-Штат-Данциг» на Невском, где не замедлил и свести знакомство с разными офицерами. Здесь же бывал с ним до ареста и кутил на его счет его благодетель, Брусков.
Теперь, после игры в присутствии императрицы, Шмитгоф, однако, недоумевал. Уже несколько дней, как друг его исчез бесследно из столицы. И никто не знал, где Брусков. Даже адъютанты князя, даже главный швейцар дворца, хитрый невшателец[78] и всезнайка, не знали, куда девался офицер.
Прошло две недели после злополучного концерта. Князь никуда не выезжал, но принимал всякий народ и, глядя в лицо появлявшегося в его кабинете, иногда думал:
«И этот знает небось. И тоже радуется да меня в шутах поздравляет про себя».
Иногда мысль эта приходила ему в пылу серьезного и важного разговора. Однажды, споря с австрийским резидентом о смысле обещаний, данных еще недавно России покойным теперь императором Иосифом II
