Всякий находившийся под артиллерийским огнем знает то неприятное ощущение не страха, а жуткой сковывающей беспомощности. Отвратительный сверлящий воздух звук быстро нарастает, как бы предупреждая об опасности: берегись, мол, сейчас разорвусь. Мозг лихорадочно работает: что делать? Бежать? Но куда? Вправо? Влево? А может быть, как раз там-то и разорвется. «Лежи, все равно не убежишь», — с усилием говорю я себе и плотно прижимаюсь к земле, ища у нее защиты.
Где-то рядом раздалось «б-бух!» Меня обдало газами и землей. Я неподвижно лежал, ожидая еще чего-то. Постепенно придя в себя, установил, что цел и невредим. Только тупо болела голова и звенело в ушах. В четырех шагах от меня была разворочена земля и еще дымились горячие осколки снаряда. Белые больше не стреляли, полагая, что уничтожили меня.
Я осторожно подполз к яме и только тут понял, почему остался жив и даже не контужен: из-за неправильно поставленной дистанционной трубки получился «клевок», т. е. шрапнельный снаряд вместо того, чтобы разорваться в воздухе, зарылся в землю. Земля поглотила всю силу запоздалого взрыва. Земля спасла меня.
Копзоргаз отдельными сотнями расположился в крутых падях между гор. Заседланные кони мирно щипали траву. Люди, нагруженные патронами, сидели и лежали на траве, не обращая внимания на редкую орудийную стрельбу белых. Снаряды пролетали над головами и рвались в тылу, в соседней пади.
Приказ Лазо внес необычное оживление. Все готовились к ночному бою, хотя и готовиться-то было нечего: кони заседланы, винтовки в руках.
Спускалась теплая июльская ночь. В темнеющем безоблачном небе зажигались звезды. В воздухе — спокойная и мирная тишина. Тихо отдавались последние распоряжения. Сквозь приглушенный шорох приготовлений слышалось фырканье лошадей, звяканье стремян.
Наконец все готово. Винтовки заряжены всеми пятью патронами. Проверены патронташи у людей и крепко подтянуты подпруги у лошадей.
— Сади-и-сь! — протяжно раздалась команда.
— Справа по три ма-а-арш! — И в ночную темноту поползли живые цепи.
Время тянулось убийственно медленно, расстояние, отделявшее нас от противника, казалось бесконечно большим. Люди нервничали. Хотелось закурить, руки привычно тянулись к кисету.
— Не курить! — раздался сердитый, заглушенный окрик командира сотни.
— Эх, и закурить-то нельзя, — ворчал молодой партизан Деревнин, — ведь курева-то не услышат.
— Зато увидят и пошлют тебе огонька прикурить. Эх, ты, зелень! — ответил ему опытный казак-фронтовик Бочкарев.
