Один боуги сидел на траве, скрестив тонкие, будто прутья, ноги в зелёных штанишках; другой стоял, склонив голову набок, и играл большой золотой монетой на нитке — точной копией той, что Фиенни и Тааль обнаружили в фонтане русалок. Отличались они разве что количеством конопушек и чем-то неуловимым в чертах. Тааль приняла бы их за близнецов, если бы не приглядывалась.
— Какая громадина… — боуги с монетой бесцеремонно оглядел её и, фыркнув, пихнул коленкой товарища. Тот недовольно вскинул на него глаза, сморщил нос — и Тааль почему-то вдруг отчётливо поняла, что перед ней птенцы… Тьфу, то есть дети, конечно.
— Ты оттуда, что ли? С поверхности Холма?
— И ты правда понимаешь наш язык?
Они спросили это в один голос, заставив Тааль растеряться ещё сильнее. Не суетиться, сосредоточиться и ничему не верить сразу — так учил Фиенни… Она вздохнула и достала из мешочка на поясе монету-пропуск.
— Я понимаю все языки. И не знаю, что значит «с поверхности холма».
— Ну, значит — не отсюда, — проворчал тот боуги, что сидел, скользнув до обидного равнодушным взглядом по позеленевшей монете. — Все мы тут под Холмом.
То есть?… Тааль ещё раз — проверки ради — взглянула на небо над собой, обвела глазами луг и дубы… Ладно, должно быть, у неё ещё будет время на расспросы.
— Тогда — да, наверное. Я с поверхности холма.
— Все языки понимает, ишь ты… — снова фыркнул другой боуги, щёлкнул пальчиками — и его монета вдруг раздулась, превратившись в золотой шарик. Потом шарик задрожал, выпустил крылья, оброс пухом, отделил от туловища шею с маленькой головой… По траве, попискивая, семенил цыплёнок; смешно и жалко трепыхались его немощные крылья. Пока Тааль смотрела на них, у неё пересохло в горле. — А вот так можешь?
— Ну чего ты начинаешь, Бригхи? — более серьёзный малыш тряхнул головой; кончики его ушей, казалось, сейчас вспыхнут от досады. — Нельзя хвастаться перед чужаками!.. И вообще… — боуги покосился на неё с открытой враждебностью. — Вдруг она из этих?…
— Да не-ет… — заботливо подхватив цыплёнка, Бригхи обошёл Тааль, точно она была столбом или деревом. — Непохожа на этих. Неказистый облик для них, и слишком обыкновенный.
В сознании Тааль против воли прозвучали тихие, обволакивающие слова Фиенни: «Ты стала красивой девушкой»… Замечание боуги уязвило её, и это неприятно удивляло. А ещё она, кажется, догадывалась, кто среди боуги именуется этими.
— Но если все языки понимает…
— Врёт, наверное.
— Я не вру! — она постаралась сказать это без злости, но уверенно. Скрипучая музыка тем временем сменила мотив, стала более тревожной и прерывистой; Тааль всё больше хотелось пойти на звук. — Но я не тауриллиан. Кто-то из ваших сородичей позвал меня вот этим, — она дотронулась до монеты и, не устояв перед искушением, мстительно добавила: — Кто-то взрослый, я думаю. А дар понимать слова всего живого достался мне от атури, духов стихий… Если вам это о чём-нибудь говорит.
