В последние годы король стал сдавать — особенно после того, как кончилась провалом многолетняя возня с Ти'аргом. Конгвар видел в нём изменения, недоступные постороннему глазу и печальные: уже не так резво Хордаго запрыгивал в седло (хотя по-прежнему ухарски крякал при этом), не помнил имена всех слуг в Чертоге, медленнее ходил и делал расчёты. Его поистине бычья сила, впрочем, пока никуда не ушла, как и царственная осанка — но, глядя на него, Конгвар всё чаще с болью думал о том, что боги не дали людям бессмертия.
Будто отвечая его невесёлым мыслям, Хордаго зычно расхохотался над словами Дорвига — своего первого советника и старого друга, который сидел сейчас по левую руку от него и ехидно улыбался, растягивая морщинистые щёки. Про Дорвига говорили, что он даже в постели не снимает кольчугу и не расстаётся с огромным двуручным мечом из чернёной стали — и Конгвар совсем не удивился бы, окажись это правдой.
— Конгвар, сынок, — позвал Хордаго, хлопнув по столу широкой ладонью — так, что подпрыгнуло блюдо со свиными ножками. — Подойди-ка сюда, ты должен это услышать!..
Конгвар нехотя подвинулся на скамье, без церемоний пихнув в бок своего захмелевшего троюродного брата, который тихо клевал носом под общий шум. Почему-то он предполагал, что смешного будет немного.
— Дорвиг рассказывал мне, как наши ребята увязли на острове Кай-Седос, — объяснил Хордаго, всё ещё посмеиваясь и старательно выговаривая чужеземное слово. — Помнишь, мы тогда были чуть западнее?
Конгвар вздохнул. Ещё бы не помнить — не так уж давно это случилось, а сам он в тот день чуть не лишился руки из-за кривых мечей Минши. Правда, тогда же ему досталась добычей местная красавица-рабыня… Что и говорить, сложны пути, намеченные богами.
— Помню, конечно. В той бухте, где полно ракушек.
— Вот-вот. Я и раньше слышал, что эти твари с Кай-Седоса позвали волшебника — ты только подумай, настоящего!.. — и он пытался поджечь наши корабли. Так вот, ты ещё не знаешь, как ему не дали это сделать?
— Надо думать, убили? — осторожно поинтересовался Конгвар. Дорвиг посмотрел на него свысока и с сочувствием, точно на убогого — он его не любил, как и большинство старых соратников Хордаго. Конгвару было известно, что они, да и не только они, о нём думают. Что он недостоин своего великого отца.
Эта мысль давно срослась с Конгваром: об этом он знал так же твёрдо, как, например, о соломенном цвете собственных волос или о пристрастии к рыбалке из проруби. С самого детства, глядя на своего отца и короля, он не мог не думать об этом — и думать, впрочем, тоже не мог, потому что тогда жить становилось совсем невмоготу. Он приучил себя к роли кого-то среднего между простым дружинником и советником-двуром, который звёзд с неба не хватает, но честно выполняет свой долг и по мере сил наслаждается жизнью, нечасто задумываясь о завтрашнем дне. Он не был избранным, не был исключительным — да что там, он и наследником-то долго не был.
