И огонь человечности рдел в нем отныне.
И с себя он совлек своелюбья тенета,
О других ему стала привычна забота.
[22]Ветер, землю и пламя с водой он забыл,
Где мое, где твое — мир мирской он забыл.
155 И обрел он прибежище в вечном чертоге,
И вели его к вечным пределам дороги.
Пало семьдесят тысяч завес — не осталось,
Покрывал и преград для чудес не осталось.
И когда сонм препятствий погубленным стал,
Сей избранник в тех высях возлюбленным стал.
И, взывая к аллаху, он пал у порога,
И в двух луках пространства увидел он бога.
[23]Вопль к аллаху исторг он всей жаркостью пыла,
И чему суждено было стать, то и было.
160 Взор его ослепило сияньем слепящим,
Мысль исчезла в сверканье, навстречу светящем.
Сан обрел он, неведомый людям от века,
Недоступный вовек естеству человека.
Тленной сути земной в нем тогда не осталось,
Своелюбия даже следа не осталось.
Тленной сути начало земное ушло,
Все, для благостной сути чужое, ушло.
И красу всеблагого узрел он очами,
В единенье проникся благими речами.
165 Девять на десять тысяч речений постиг он,
Славен в тысячи крат, стал сторицей велик он.
И за падших, за все их грехи он просил,
За деянья их, злы и лихи, он просил.
Что просил он — в предвечном чертоге обрел он,
И у бога искомое в боге обрел он.
И, сподобившись зреть упований свершенье,
Тих и благ, он вернулся с пути вознесенья.
Воссиял единеньем предвечный чертог,
И веленьем его мир устроиться смог.
170 В восхожденье он был, словно перл, просветленным,
А вернувшись на землю, стал морем бездонным.
Все постиг и узнал он в мгновение ока,
И мгновенно вернулся, вознесшись высоко.
И, вернувшись из горнего мира вершин,
Дал он этому миру порядок и чин.
Сколько нас — и заблудших, и грешных, и хилых, —
Страха нет в нас, доколе'понять будем в силах,
Что такой вот заступник, высокий раденьем,—
И опора и щит нашим всем прегрешеньям!
175 О творец! В день, когда защитит нас пророк,
Всех, кого призовет он, прими в свой чертог.
Сто несчитанных тысяч заблудших и грешных
Да найдут его милость в щедротах нездешних.
И Фани да пребудет в их сонмище бренном,
Да не сделай его в милосердье забвенным!
[24]
