Язык птиц | страница 57



Та забота — великое дело любви,
Кто не знал ее.— мужем того не зови!
Ну а если любовь суть всего и основа,
Разве может быть рвение к ней у дурного?
Всем влюбленным страдания страсти присущи,
Им — не быть у соблазнов во власти присуще.
1685 Для влюбленных страданья и муки — закон,
Им боязнь за утробу чужда испокон.
Им презрение к бренным суетам привычно,
Им любить только вечным обетом привычно.
Если сердце согрето любовью и пылом,
Что за важность — здоровым ли быть или хилым?
И влюбленный пожертвовать жизнью готов:
Ведь свободна любовь от житейских оков.
За любовь умереть — цель его и желанье,
Для него и погибнуть — благое желанье!
1690 Кто к соблазнам, как цепью, прикован тщетою,
Тот и сердце погубит тревогой пустою!
Никому немощь духа не будет в почет,
И влюбленный ту немощь добром не зовет.
Если ж немощь любовным терзаньем дается,
За нее исполненье желаньям дается.
Если смерть— это цель,.что таима любовью,
Тот к ней близок, чья немощь — угроза здоровью.
Если немощи смерть за собою ведут,
Опасаться их — было бы верхом причуд.
1695 Смерть в любви — это всех устремлений вершина,
Для нее благодатна любая причина.
Если смерть будет немощи этой пределом,
То не бойся расстаться и с миром, и с телом.
В мире тысячи лет миновали, — пойми,
И всегда были боль и печали, — пойми.
Смерть найдет и тебя в скорый час ненароком,
И достойная смерть — в устремленье высоком.
Ради цели пожертвовать бренною жизнью,
Значит — с вечной спознаться, нетленною жизнью!»

ПРИТЧА

1700 Жил один славный шейх в сей обители бренной,
В единенье с желанным муж доли блаженной.
В постиженье любви был он слабым вначале —
Ста несчастий мечи его тело пронзали.
Муки немощи тяжко бороли его,
Стон и вопль были знаком юдоли его.
В душу пламя любви залетело пожаром,
Искры молний сожгли его тело пожаром.
Ночью — сна, днем — минуты покоя не знал он,
Есть ли, кроме любви, что иное— не знал он.
1705 Днем лишь мысли о друге терзали его,
Выли стоном разлуки печали его.[134]
По ночам в городские сады не ходил он,
А к далеким предгорьям в пустыне ходил он.
Там, в пустынных, заброшенных людом долинах,
Место было — подобье гнездовий совиных.
Был колодец один там — бездонно глубок,
Пьяных в жиже его смертный жребий стерег.
В тот колодец влезал он и вниз головою,
Обессилен любовью, висел там совою.
1710 До рассвета стенал он — нет стонов жесточе,
И слезами кровавыми жгло ему очи.
Ждал он смерти, но смерть все щадила его,
И с надеждой он жаждал конца своего.
У него от страданий все тело иссохло,