– Прости, Вестал. Обещаю, что больше никогда, никогда… Выпили с Джимом. Ему захотелось в бордель сходить, вот он и меня уговорил, затащил.
– В бордель?
На лице у нее отразилось облегчение; я предугадывал, что так будет.
– Да. Не знаю, простишь ли ты меня, но я упился…
– Ох, Чад! – Она расплакалась. – Как ты напугал меня! Я боялась, вдруг ты влюбился в другую! – Я обнял ее. Вестал рыдала у меня на плече, прижимаясь худющим лицом ко мне, ероша мне волосы своими клешнями. – О Чад, милый! Ну конечно, конечно, я тебя прощаю! Прости, что подозревала тебя. Ты тоже должен простить меня…
Вот так все уладилось – легко и просто.
Через четыре дня я сидел у себя в кабинете, просматривая утренние газеты, когда вошла Ева с почтой. С бесстрастным лицом она положила на стол письма, постучала по стопке стройным пальчиком, кинула мне многозначительный взгляд и вышла.
Я кинулся к письмам и наткнулся на листок бумаги, на котором было напечатано:
«Ее только что пригласила миссис Хеннесси. В пятницу, в 9:30 вечера, на встречу со скрипачом Стовенским. Она обещала».
Сердце у меня екнуло. Миссис Хеннесси была лучшей приятельницей Вестал. Толстая курица, болтушка, ни разу еще не сказавшая ни единого умного слова. Даже Вестал критиковала ее за спиной, но все равно цеплялась за нее, потому что миссис Хеннесси были известны все местные сплетни: против этого Вестал устоять не могла. Последнюю неделю Вестал взахлеб говорила о Стовенском. По-моему, это был всего лишь очередной длинноволосый мошенник, но светское общество в Литтл-Идене он своими концертами на уши поставил и вот теперь объезжал всех с визитами. Миссис Хеннесси повезло заграбастать его до того, как Вестал успела вонзить в него свои клешни.
Итак, у меня полных три дня! На минутку меня пробрал холодок. Пока идея оставалась всего лишь идеей, я принимал ее довольно спокойно. Теперь же, когда предстояло претворить ее в жизнь, мне стало страшновато. Чуть поскользнись – и моя песенка спета.
Я раскурил запиской сигарету, а пепел растер. Потом сунул письмо в карман и спустился к машине. Ева встретилась мне по пути в оранжерею.
– Четверг, два часа, пляжная кабинка, – едва слышно пробормотал я на ходу.
Ева слегка кивнула, подтверждая, что слышала и поняла.
Трудности предстояли огромные. О ночных репетициях и речи быть не могло. Я опять спал в одной комнате с Вестал. Отточить операцию следовало днем, а значит в Евин выходной.
В конторе я принялся надиктовывать письма, те, которые предстояло прокручивать на магнитофоне. После каждого я отмечал время, показываемое стрелкой на магнитофоне, а рядом ставил номер письма. Ева должна была знать точно, после чего прозвучит моя реплика Блекстону. Проигрывать надиктованное я побоялся – вдруг ненароком войдет мисс Гудчайлд. Но вроде бы все получилось как надо.
