Мы шли молча, довольно долго. Ноги разъезжались по грязи, вода текла сплошным потоком по земле и обрушивалась водопадом с небес. Было мокро и холодно, тянул плечи неудобно упакованный рюкзак. Свернули влево с основной дороги, пошли по ещё более худшей, с глубокими колеями, среди замшелых стволов гигантских деревьев. При мечущемся свете фонаря окружающее пространство мнилось нереально жутким. Я чувствовал себя как в детстве, когда мама читала сказку о леших и кикиморах — страшно не от самого повествования, а от ожидания неминуемо приближающегося ужасного события.
Глухой железный забор из полос аэродромного покрытия мне сразу не понравился. Проводник толкнул железную же калитку, пропустил меня и вошёл следом. Со всех сторон кинулось к нам несколько, мне показалось, не менее десятка разнопородных собак. «Спаситель» рыкнул — не скомандовал, а именно коротко рыкнул, как делают собачьи вожаки по отношению к собакам нижнего ранга, — и свора почтительно расступилась и проводила нас до самого дома. Мы вошли, собаки остались сидеть полукругом у крыльца, и я понял, что мне отсюда выхода нет, даже если я нейтрализую хозяина. «Лучше не ходи туда, люди там пропадают!» — припомнился совет пасечников.
«Спаситель» зажёг на столе керосиновую лампу. Изба была просторна, стены бревенчатые, потолок низкий из плах, печь в углу, на стене посудная полка, у стены койка, у другой — нары, стол посредине, три солдатских табуретки, у двери вешалка. В тёмном углу икона. Это всё. Икона меня обнадёжила: верующий не мог быть преступником. Хотя, до революции все были верующими, а каторга не вмещала убийц. Может, икона, как раз для того, чтобы грехи отмаливать. И всё-таки шансы на хороший исход увеличились.
Хозяин разделся и оказался высоким стариком с крупным вытянутым «породистым» лицом. Резкие морщины рассекали лоб, щёки вокруг рта, переносицу. Волосы до плеч, седые, но густые. Глаза серые, взгляд прямой, уверенный, испытующий.
— Раздевайся, вешай, вон, на верёвку, — указал он над печкой. — Сейчас растоплю.
Я снял мокрое, выжал над тазом, развесил. Оделся в трико. Хозяин бросил мне тапки.
Проделывая все эти манипуляции механически, я находился в постоянном внутреннем напряжении, в предчувствии подвоха, коварства. Хозяин сделал резкое движение рукой вверх. Я отшатнулся. Он поправил мои штаны на верёвке, глянул исподлобья.
— Что-то ты пуглив? Наговорили тебе обо мне?
Я отрицательно покрутил головой.
