Директор поставила меня в углу своего кабинета и пошла на обед в столовую. А после обеда, увидев меня, по-прежнему стоявшую в углу, спросила: «А откуда ты знаешь эти стихи?». Я посмотрела на нее исподлобья и не открыла своей тайны. Тогда директор, пригрозив оштрафовать бабулю Мартулю, если я и дальше буду портить учебники, отпустила меня. Была гласность — и знать всякие стишки не воспрещалось.
Дело в том, что в моем измерении все чаще стали попадаться люди. Они шли по заснеженному проспекту в сторону железнодорожной станции и молчали. А один, похожий на длинноногого кузнечика, стоял в сквере у ограды. У этого было презрительное лицо — как у мальчишки, которого исключили из пионеров за хулиганство. Наверное, он специально надевал очки, чтобы смотреть на проспект из-за ограды сквера еще презрительней и чтобы никто не догадался (ведь под стеклами очков не видно), как страшно ему быть исключенным из пионеров. Мне понравилось его пальто — такого же мышиного цвета, как мое. Правда, рукава моего давно уже были на четверть короче моих рук — но бабуля Мартуля не имела лишних денег, чтобы это заметить. Я носила мышиное пальто слишком долго — и только благодаря моей тщедушной конституции оно все еще на мне застегивалось.
Длинноногий Кузнечик вытащил из кармана пальто носовой платок и протер стекла очков. Чистые стекла придавали больше презрительного блеска глазам. Вместе с носовым платком из кармана выпала мятая бумажка. Я подобрала ее и тут же в страхе отступила на несколько шагов: длинноногий уставился прямо на меня. Он меня видит? Но нет, он просто наблюдал, как в воздухе, похожая на белую бабочку, трепыхалась улетавшая от него мятая бумажка — ему казалось, ее уносит ветер.
Странные слова я прочитала именно на той бумажке.
В апреле улица Второго Интернационала превратилась в бурную реку — река неслась вдоль двухэтажных домов и тополей и впадала в море на Сталинадабской. Реки и моря пересохли, когда сошел весь снег, а выпало его много прошедшей зимой. А в начале лета на пустырь под нашими окнами приехал экскаватор и стал рыть котлован. Здесь, на Путейской улице, должен был вырасти новый дом. Глубокий котлован — еще один знак близкого конца света — долго еще зиял посреди пустыря под звездами.
Весь июнь я с одноклассниками собирала граблями мусор на территории школы и ремонтировала с помощью клея и папиросной бумаги книги в школьной библиотеке — отрабатывала практику, так это называлось. А когда школьная барщина закончилась, я стала ездить на трамвае в Овраг подпольщиков. Там я спускалась к Волге, садилась на песок и смотрела на реку, которая блестела на солнце. Мальчики в шортах до колен прыгали с валуна в воду и вопили от счастья. Я закрывала глаза и забывала, что у моего тела есть форма. Мое худое, маленькое тело становилось сгустком энергии — жаль, что это не могло длиться вечно.
