Мы кивали и, едва главред скрывался за дверью своего кабинета, хихикали. Никто из нас не понимал глубины отчаянья этого человека, спускавшего в унитаз вот прямо сейчас, сию минуту, единственный шанс в своей жизни. Когда наступит час икс, мы, молодые, беззаботные, просто выйдем за дверь, чтобы никогда в жизни не вспомнить этого неудачника. А он пойдет домой, ляжет на диван, будет страдать ровно месяц, а потом вновь устроится бухгалтером в газету «Тайная жизнь Южного Бутово».
Все, что я помню о том времени и городе Железнодорожном, — зима. Годы бесконечной зимы. Мы вставали затемно и шли по заснеженным улицам в сторону вокзала. Путь от съемной квартиры до станции — ежедневная двадцатиминутная повинность. Мы шли коротким маршрутом — по диагонали пересекая городок от окраины до вокзала. И с нами вместе шли — мимо темных домов и помоек — все остальные молчаливые жители Железнодорожного — Железки, как говорили в народе.
Хрустел снег, люди шли, фонари не горели, деревья стояли неподвижные и прямые, как курсанты Кремлевского полка. Денис держал меня за руку, было холодно и хотелось спать. И так изо дня в день, из года в год.
Мы садились в электричку — точнее, пробивались, пихая локтями людей, которые упрямо стремились быстрее нас влезть в вагон и занять место, — и ехали работать в Город на холмах в междуречье Оки и Волги.
Днем Железка пустела, в ней оставались только пенсионеры, врачи местной поликлиники и дворники-таджики.
По будням Денис вставал за час до восхода. Он включал свет в кухне, ставил на плиту чайник, доставал сигареты и курил, глядя на экран монитора. Он сочинял текст, который начинался строчкой: «Из всех людей, которых я знал, Масакра лучше всех попрошайничал». Дальше этой строчки он не мог продвинуться несколько месяцев. Чайник посвистывал и выплевывал из носика густой кипяток.
На балконе кто-то стучал в непроглядной тьме. Это ветер громыхал рейками, которые были свалены на балкон хозяином нашей съемной квартиры после ремонта, случившегося века назад. Они лежали там до нашего въезда в это жилище и пролежали еще тысячелетие после того, как мы покинули Железку.
Я открывала глаза, когда Денис заканчивал перекраивать на все лады единственную строчку в своем романе. Сквозь окно в комнату глядело черное небо, по которому из трубы котельной бежал дым. К утру в квартире становилось холодно, мерзли уши и кончик носа — в щели окон дуло, хоть они и были заткнуты поролоном.
