— Слушай, — переходя на «ты», сказал Пушнин и тронул Хомичева за плечо. — Обычно дети оперативников воспитываются среди уличной шпаны. Какая-то странная закономерность! Ты ведь тоже?
— А ты? — повернулся Хомичев.
Сильные прямые губы Пушнина улыбались.
— И я, — кивнул он. — Уголовная романтика… Андреич, мы оба могли бы стать вашими подшефными, — сказал он Беличенко. — Страшно представить, как легко было переступить грань.
Но по его спокойному доброжелательному тону было видно, что ему ничуть не страшно.
— А я стащил у бати тэтэ, — оживился Хомичев. — Засунул под рубаху. А уже вечер, идет по улице бабка, я на нее пушку: «Руки вверх!» Она как огреет меня сумкой!
— Сумкой? — спросил Пушнин. — Ну и дальше?
— Убежал.
Постепенно настроение у всех выровнялось, пошли рассказы из следственной практики. Беличенко закрыл глаза и сквозь дрему улыбался.
Проехали поселок Тополиный. В окна налетело тополиного пуха. Листья деревьев лоснились, на шоссе лежали полосы яркого света и тени.
Хомичев еще не бывал в колониях, ждал встречи с любопытством и смущением. Он не знал, как относиться к малолетним преступникам.
Их встретил начальник колонии, пожилой полковник с жестким, как показалось Хомичеву, лицом. В окно кабинета была видна верхняя, проволочная часть забора, сквозившая черной сеткой на фоне неба. Светло-серые глаза полковника были задумчивы. Может, он сожалел, что потратил жизнь не на то? В его облике угадывалась властная натура. Нет, вряд ли сожалел. Рядом с ним Беличенко и Пушнин сделались незаметны, он выделил Хомичева и говорил, глядя на него. Полковник не отличался красноречием. Он рисовал картину простыми стертыми словами: «Наша задача использовать педагогическое наследие Макаренко и ликвидировать конфликт между воспитанниками и обществом», «перспектива — готовить к освобождению», «вечерняя школа работает по недельной двадцатиодночасовой программе», «сроки от пяти до десяти лет, убийства, изнасилования, разбой». Несмотря на эти шаблонные фразы, Хомичев слушал с угрюмым вниманием. В глазах полковника было страдание. «Недавно была встреча с нашими бывшими воспитанниками, они отмечали двадцатипятилетие освобождения. Среди них директор завода, доктор физико-математических наук, прорабы, тренеры, инженеры».
— Вы считаете нашу систему наказания достаточно жестокой? — спросил Пушнин, словно продолжая прошлый спор с Хомичевым.
— Вопрос перевоспитания человека никогда не решался с позиции силы. Я и мои коллеги придерживаемся этого принципа.
