Трибуну занял главреж. Изысканно одет. На пальце перстень с драгоценным камнем. Камень лучился и сверкал. И говорил главреж изысканно и тоже, как камень в перстне, сверкал и лучился.
Оказалось, что и в творческом цехе все было ладно и гладко, а отдельные упущения относятся не к недостаткам, а к сложной, не учитываемой никакими арифмометрами, специфике актерского труда. Как все оказалось просто и хорошо!
Главреж сел и промокнул губы платочком. Его распирало довольство собой, он расстегнул пиджак и откинулся на спинку стула, распластав по ней руки.
Могилевская объявила:
— Товарищи, в президиум поступают вопросы, мы ответим на них в конце. Может быть, кто-то хочет высказаться по поводу выступлений ораторов, внести предложения, коррективы? Какие будут замечания по вопросу труда и зарплаты, по перечню пьес на предстоящий сезон? Пожалуйста, товарищи!
Несколько человек вышли из зала.
— Подождите, товарищи, выходить, собрание не окончено.
Еще двое встали и вышли.
Петр Степанович с места бросил в зал реплику:
— Друзья мои, ваше молчание могут запротоколировать как полное согласие с деятельностью руководства на данном этапе. Так? Либо оно означает ваше безразличие к насущным вопросам? Призываю, друзья, правдиво, искренне высказаться.
И Шинкарева взяла слово, чтобы «искренне высказаться».
— Мне кажется, да и судя по сегодняшнему собранию, жизнеспособность наша чем-то нарушена. — Ксюша помолчала, в тишине услыхала, как кто-то сказал: «Ого!» — У меня на фронте погиб отец, — продолжала она, — однополчане прислали его обмундирование, в кармане гимнастерки лежала записка, он писал ее мне и маме перед смертью. — Голос ее дрогнул. Она поборола волнение. В зале напряженная тишина. — Простые слова, я их навеки запомнила: «За себя не страшно. Когда знаешь, за что — никогда не страшно. А я знаю. Не плачьте по мне, будьте сильными и веселыми. А ты, дочка, помни: жизнь трудна, только когда неправильно живешь». Нас сегодня закидали разными цифровыми данными; сверстан план, все вроде хорошо. А о главном, о людях, делающих театр, — ни звука. Разве так можно? В кулуарах слышим: в театре стало трудно жить. Значит, мы живем неправильно? Сегодня вечером спектакль. Актеры выйдут на сцену. Если они неправильно живут, что же они скажут зрителю?
Она посмотрела на главного режиссера, тот осуждающе покачал головой, но Шинкарева не смутилась и продолжала:
— О молодежи говорилось сегодня вскользь. Почему? Вопрос очень важный. Ведь от нее, от молодежи, зависит долгожитие театра. Мы планируем не дальше следующего сезона. А кому отвечать за будущее театра? Молодежи. Сейчас молодые актеры почти все на положении статистов. Это же приведет к профессиональному малокровию. Кто за это ответит? Как комсорг, ходатайствую перед руководством о пересмотре графика творческой загрузки молодежи.
