Я не могу этого не сделать: не выслушать, даже если из-за маленькой уступки дружбе опоздаю к Джонатану. Мы с Кэролайн нужны друг другу, даже когда то, что нас разделяет, кажется непреодолимым. Поэтому она здесь, красит меня половиной ассортимента «Сефоры». Она хочет быть рядом, быть на моей стороне, пусть это и больно. Это настоящая любовь.
Кэролайн отступает на шаг насладиться плодами своих трудов. Тяжело вздыхает:
– Ты хороша, детка.
Я встаю и смотрюсь в зеркало.
– Нет, просто у тебя талант, – поправляю я. Вид у меня и правда отшлифованный. – Спасибо. Я тебя люблю.
– Я знаю, – она открывает рот, собираясь что-то сказать, но потом снова закрывает. – Иди одевайся.
Я вынимаю из шкафа оливковое платье с бретельками, которые завязываются на шее. У меня таких вещей больше нет. От его цвета у меня глаза мерцают зеленым, и вырез открывает ровно столько груди, сколько нужно, чтобы выглядеть притягательно. Ткань обхватывает талию и становится свободнее на бедрах. Я купила платье в порыве, когда мы с Джонатаном только начали встречаться. Я с ума сходила от него, от Парижа, от перспективы превратиться в шикарного, космополитичного, успешного лебедя. Я пока не стала такой. Но может быть, если я буду появляться в этом наряде среди настоящих шикарных, космополитичных и успешных, однажды стану.
Приходит сообщение от Джонатана. Он в такси, в минуте езды от меня. Я брызгаюсь духами, которые мама подарила на выпускной, обуваю нюдовые лодочки и мчусь на улицу.
И возле дома тут же тормозит желтое такси. Джонатан опускает стекло и негромко присвистывает.
– Привет, красавица, – говорит он, оглядывая меня с головы до ног. – Садись.
Потом командует водителю:
– На Двадцатую, между Парк и Бродвеем, пожалуйста.
Я не видела его всего два дня, но так хорошо скользнуть к нему по сиденью и поцеловать. Я соскучилась. Мне хочется разнюхать все по поводу возможного предложения съехаться, но сначала он спрашивает, как прошел день. В прошлом году, когда Джонатан окончил колледж и уже получил работу в банке, я все еще училась. Иногда я ощущала себя ребенком, мне было неловко рассказывать про преподавателей и экзамены, зная, какая у него впечатляющая работа и роскошная зарплата. Теперь, когда у меня тоже есть работа – и не просто работа, а в самой блистательной сфере, – я никак не утолю жажду похвастаться перед ним роскошной взрослой жизнью. Он слушает, и смеется, и морщится в правильных местах.
Ехать нам недалеко, и я не забочусь о том, чтобы делать вид, будто хочу заплатить за такси. Джонатан за неделю заработал больше, чем я получу за месяц. Я стою на обочине, когда в «Грамерси Таверн» заходят три женщины на пару лет старше меня. Одна бросает на меня оценивающий взгляд. Я перебрасываю волосы через плечо и еще раз целую Джонатана, когда он подходит ко мне. От него пахнет морской солью.
