— Да где уж нам было? Втроем, с двумя ранеными. Те оба в беспамятстве. Мы же о них все время пеклись, по сторонам и не смотрели. Да и кто знал, что эрзянин вернется? Какой ему смысл был гнать нас в одиночку? Вернись к своим, расскажи, что да как, а там уж с подмогой… начал рассуждать Кочень, но Мезеня его перебил:
— Ну и чего же он эдак не сделал?
— Он по-другому размышлял. Боялся, что пока он туда сюда ездит, снег наши следы совсем занесет. Тогда нас в лесу будет не отыскать! А он нас найти, видно, страсть как хотел! Даже в одиночку. Даже поставив на кон свою жизнь!
— Экий он отчаянный! А какой настырный!
— Я мыслю, что убили мы у него кого-то. Вот он и мстит.
— Что же он так мстит. Стрелял не в тебя, не в меня, не в Миряту, а в раненых. Кому эта месть? Что они ему сделали?
— Он стрелял в того, на ком броня богаче, верно, рассудив, что это кто-то знатный. Вот и попал в боярича. А тот уже и так был ранен…
— Эй, вы! — Жилята попытался крикнуть на дружинников, но рот оказался заполнен густой слизью, к тому же, вперемешку с древесной корой. Крик получился шепотом и услышан не был.
— Что там? Что… — с трудом выхаркнул слизь и голос стал громче. — Что с Изяславом?
За спиной раздались возгласы Коченя и Мезени.
— Опамятовал! Как ты?
— Не шевелись! Не вставай!
— Что с Изяславом? — Громко, насколько это у него получилось, повторил свой вопрос Жилята.
Парни, подбежав к раненому, принялись осторожно его переворачивать, помогая лечь на спину. При этом нога отозвалась болью всего один раз и Жилята к своему удивлению, эту боль чувствовал, словно чужую. Наконец перед его глазами появились нижние ветки сосны и чуть с боку на фоне серой хмари сумеречного неба, возникло лицо Коченя, который сразу же затороторил.
— Жив боярич. Поганые его еще раз подранили. Стрела в плечо попала. Но Мезеня ее уже вынул. Говорит, кость не задета и рана не опасная. Только он кровью очень истек. Сейчас лежит в беспамятстве.
— Где он?
— Так вот, с тобой рядом. Ты поверни-ка голову влево!
Изяслав лежал на той же куче лапника, заботливо укрытый каким-то полотнищем. Лицо его было обращено к небу, глаза закрыты и еще никогда Жилята не видел юного боярича таким умиротворенным.
— Он дышит? — Возглас вырвался сам собой, но еще раньше, чем Кочень успел ответить, Жилята скорее ощутил, чем увидел:
— Дышит! Ну, слава тебе Господи! И давно он так?
— Да сразу как Мезеня стрелу из него вынул, так он и забылся. А тогда еще был день.
