— Отчего не берешь, кунак? — поглядев исподлобья на Ахмата, спросил Ерема.
Татарин молча отрицательно покачал головой.
— Аль сражаться не хочешь?
— На своих не пойду! — глухо произнес Ахмат, глядя в землю.
Алена всплеснула руками.
— Да ить они тебя зарубить хотели!
Ахмат плотно сжал губы и молчал.
— А и то правда, — согласился Ерема. — Нам вот радость, врагов лютых своих бить собираемся, волю добывать, а ты… сучок отломанный.
По лицу Ахмата пробежала судорога. Он вскочил, легче серны перемахнул через плетень и исчез в кустарнике. Алена скорбно посмотрела ему вслед и огорченно вздохнула. Никогда с ним такого не бывало. Ерема ревниво скосил на нее глаза.
— Аль жалко татарина?
— Жалко… Тошно ему, видно, у нас.
— Приглянулся, знать? — и голос Еремы дрогнул.
— Приглянулся! — с лукавой улыбкой подтвердила Алена.
Вдруг она быстро подскочила, звонко чмокнула Ерему в губы и тотчас же отбежала в сторону.
— Я рыжих люблю! — крикнула она с нежностью и скрылась в избе.
Ерема так и остался с открытым ртом: таким счастьем Алена его не баловала. Очнувшись, он, словно кот, зажмурил глаза и сладко облизнул губы.
— Ловко, Еремка! — блаженно произнес он и широко улыбнулся.
Любовь вошла в сердце Еремы уже давно и прочно, постепенно становясь неотъемлемой частью всего его существа. Подлинная любовь всегда бескорыстна. Он готов был отдать Алене даже самого себя, не требуя ничего взамен. И ревность его вызывалась не тем, что Ахмат или кто другой мог отобрать у него Алену, — это ему и в голову не приходило, — а тем, что кто-то хотя бы временно мог оказаться ближе к ней, чем он. Ему было вполне достаточно лишь одного беспредельно сладостного ощущения ее присутствия.
Таким же было и чувство Алены к Ереме. Испытав в детстве горестное сиротство, когда ее родители находились в ордынской неволе, она приучилась к самостоятельности, неторопливости в суждениях, осмотрительности в поступках. Ее любовь была строгой и целомудренной, даже иногда несколько суровой, и одновременно сильной, трепетной, по-девичьи пылкой и преданной. Вместе с тем в Алене всегда таилась искорка шаловливо-женственного лукавства и сдержанно-задорного кокетства. Она знала, что недурна собой, и не скрывала этого. Заразительно-заливистый смех Алены всегда вызывал у людей ответную улыбку. Ладный стан, упругая грудь, стройные ноги, четкая твердая походка придавали всему ее облику броскую цельную красоту.
Пользуясь тем, что Ерема, находясь на княжеской службе, подолгу отсутствовал, местные парни сначала гурьбой ходили за Аленой, добиваясь ее благосклонности. Завоевать ее сердце пытался даже Еремин дружок Гридя. Она была одинаково обходительна со всеми, слыла первой заводилой во всех игрищах и юношеских забавах, но когда кто-либо из парней пытался уж слишком усердно ухаживать за ней и по сложившимся деревенским обычаям переходить некие границы, она давала такой решительный отпор, что у каждого начисто отпадала охота напрашиваться к ней в женихи. Сначала ее считали заносчивой недотрогой, но потом поняли: она просто однолюбка и никого, кроме Еремы, в свое сердце не допустит. И парни от нее отхлынули, но отхлынули с чувством восхищения и уважения к ее девичьей стойкости, неколебимой верности своему избраннику.
