— Дело сие хорошее, — проговорил Дмитрий Иванович.
— Много он уже исписал про житье-бытье наше. Хотел упомянуть о преставлении митрополита всея Руси Алексия. Да и про твою вожскую победу… Да вот беда, приболел монах-то… сильно приболел. Боюсь, не выдюжит…
Дмитрий Иванович, сочувственно кивая, вдруг вспомнил о чем-то, позвал отрока:
— А пойди-ка, друже, в гридницу, князя Ивана белозерского позови.
Когда молодой князь белозерский вошел и стал у двери, Дмитрий Иванович поманил его к столу.
— Отчего отец-то твой, князь Федор Романович, не приехал? Ай захворал?
— Батюшка мой приболел, — с поклоном отвечал Иван. — Но теперь, слава богу, уже на ноги поднялся.
— Передай ему мое поздравление. Пускай хворь-то скорей изгоняет… Евдокиюшка, нет ли у нас травы какой целебной? Пошли ему отведать. Нам ныне хворать немочно, хлопот много…
Владимир Андреевич вдруг осведомился у князя Ивана:
— А как там в гриднице? Не подрался ли кто спьяну-то?
— Нет! — улыбнулся белозерский князь. — Да они уж все на игрища неглинские собираются.
— Вот и нам пора! — поднялся Дмитрий Иванович, перекрестившись на образа в углу. Все сделали то же самое и начали выходить из светелки.
Гости шумной, разноголосой гурьбой столпились в прихожей, одеваясь в шубы, охабни, ферязи, подбитые лисьим или соболиным мехом. Княгиня с домочадцами ушла на женскую половину, думая прежде всего о том, чтобы потеплее одеть княжича Василия. Все постепенно разошлись из прихожей, и лишь Вельяминов одиноко стоял, прислонившись к притолоке светелки. На него не обращали внимания даже слуги, убиравшие со столов посуду.
— Один я, один как перст, — тоскливо вздохнул он. — А ведь знаю иных бояр: не любят они князя Дмитрия. Есть и такие, кои люто ненавидят его. А коль намекаешь им, чтоб купно помыслить о сем князе, головами вертят. Одно торочат: «Плетью обуха не перебьешь». У-у, холопы!
Боярин взял в руки охабень, да так и не надел его, остановленный неожиданно пришедшей ему в голову мыслью.
— А может, бросить мне сию затею? Согнуться перед князем, смириться, как другие… А ханский перстень? — спохватился он. — Да ежели не совершу я ничего, а Мамай повергнет Дмитрия, то не видать мне никаких ханских милостей. И захиреет род Вельяминовых в безвестности… А ежели, не дай бог, поладит хан с Дмитрием, то плахи мне не миновать. Мамай про перстенек-то сразу скажет, на кой бес я ему нужен буду… Куда ни кинь — все клин. Эх, боярин, нету тебе ходу назад. Уж больно далеко занесло тебя, далеко! — шумно вздохнул Вельяминов, надевая охабень. — Надо пойти повелеть Ереме, пускай лошадей в конюшню заводит. Останусь. Может, завтра после молебна какой случай выпадет.
