Вести из Орды ползли на Русь недобрые. Как змеи, они ядовито шипели на рынках, за высокими частоколами боярских дворов, в ремесленных слободах городов, в курных деревенских избах. Их приносили купцы из Сурожа и Кафы, боярские люди, побывавшие на рынках Сарай-Берке, калики перехожие, забредавшие в русские поселения из южных степей. Говорили: «Мамай потому в это лето не ходил в набеги на Русь, что собирает силушку невиданную, какой не было с тех пор, как стоит белый свет. Вся степь поднимается супротив Руси, а князь Дмитрий все сидит в Москве, не хочет гордостью поступиться, не едет к хану на поклон с богатыми дарами. Князья Невский да Калита были почище нынешнего, а с Ордой свару оружием не заводили и в Сарае подолгу сиживали да грозу от Руси-матушки отводили. Мамалыга[21] грозится истребить под корень весь род русский, а князь помахал мечом на Воже, озлил басурман, а ныне и в ус не дует… Ежели и дальше ждать, то сей князь погубит землю русскую…»
Уже иным странникам беглым языки вырвали на площади перед Кремлем, уже вывели из вотчин и посадили в яму двух злобствующих бояр и одного купца-сурожанина. Всех этих ябедников с большим пристрастием допрашивал в пыточной кремлевской башне ближний боярин Бренк. Но шепотные слухи все сочились и сочились даже в самой Москве.
Приезжали в Москву как бы проведать великих князя и княгиню удельные и подручные молодшие князья. Пытливо, с тревогой выспрашивали, какие вести из Орды. В их глазах князь Дмитрий видел страх и смятение. Они с надеждой слушали то, что говорил им великий князь. Он успокаивал их, призывал верить в соединенную силу русских людей, но грозной опасности не скрывал и просил всемерно готовиться, обучать ратников, ковать оружие. Князья уезжали ободренные, воспрянувшие духом, а Дмитрий Иванович с каждым днем все больше ощущал на своих плечах тяжелую ношу забот и меру ответственности за судьбу Руси. Он чутко улавливал подлинные, глубоко сокровенные мысли русских людей и твердо шел своей дорогой, ломая, как цепкий кустарник, неповоротливость, косность, неумение, а то и прямое нежелание отдельных князей и бояр следовать его воле. Главное же надо было изгнать из них безотчетный страх перед ордынской мощью. Как и его ближайшие соратники, князь всю осень и зиму то верхом, то в санях, исхудавший и строгий, ездил по княжествам и вотчинам, проверяя и подталкивая подготовку к великой обороне. По утрам из Кремля уносились стремительные гонцы по дорогам на Владимир и Ростов, Ярославль и Волоколамск, Можайск и Великий Устюг. По санному следу потянулись к Москве обозы с зерном, мукой и другим продовольствием, гнали скот в подмосковные княжеские загоны. Везли также кожи, готовую, разных размеров обувь, конскую сбрую, из местных кузниц оружие: рогатины, топоры, копья, щиты, луки и стрелы. В самой Москве под наблюдением вездесущего боярина Бренка день и ночь пыхтели кузнечные мехи в Зарядье и за рекой Неглинкой: здесь выделывались оружие и доспехи высокого качества — харалужные мечи, булатные кинжалы, железные шлемы, кольчуги, панцири, латы. Тут же русскими мастерами впервые создавалось по иноземным образцам огнестрельное оружие — пищали, пушки, «тюфяки». Сюда любил заходить великий князь — полюбоваться диковинной новинкой.
