Князь помрачнел, исподлобья взглянул на Вельяминова и обратился к Акиму:
— Вы идите, старче, а мы тут управимся и будем за вами.
Вместе с Акимом крестьяне двинулись к деревне вслед за повозкой, на которой Алена, Ерема и Гридя увозили раненого Ахмата.
Дмитрий Иванович постоял немного, а затем крутнулся к Вельяминову, резко и громко спросил:
— Ну?! Опять в тысяцкие на Москву проситься станешь?
— Не гневись, княже, — униженно произнес Вельяминов. — Слезно бью челом. Кинь обиду, смени гнев на милость, пожалуй в тысяцкие. После родителя моего, царство ему небесное, мне в тысяцких ходить положено… Я старший сын у батюшки, наследник его… Верой и правдой служить стану.
— Верой и правдой?! — вскипел Дмитрий Иванович. — Слыхал, князь Володимер, и вы, воеводы? Верой и правдой служить он мне станет!
Вельяминов стоял в унизительной позе, полусогнувшись. Вся гордость и спесь боярская поднялись в нем, но он понимал, что это была последняя попытка получить то, чего он добивался уже давно, и шел на все. Великий князь повернулся к нему всем корпусом.
— А и упорен же ты, Иван Вельяминов, сын Васильев. Дядя твой Тимофей да и брат молодший Микула ходят в боярах, служат мне честно, а ты? — князь повысил голос. — К тверскому князю бегал, ярлык ему на великое княжение вывез из Орды. Да то все простил я, гадал, образумишься, ан вижу, думки-то у тебя прежние…
Вельяминов выпрямился.
— Не бегал я, а отъезжал… Всяк боярин волен то делать. Бояре не холопы…
— Не холопы, да и не перелетчики! — со злостью сказал князь. — Мал я был, а помню, при батюшке моем тысяцкий Алексей Хвост смуту боярскую захотел учинить, примерялся с батюшкой наравне делами править, да на том и живот свой скончал. Отец твой тож не гладко жил… Не надобны мне более тысяцкие на Москве! Слыхал, боярин? Не надобны! Случится ежели нужда какая, сам на Москве наместника поставлю, по своей воле, не по боярской… И не докучай мне более про то. Сказано — отрезано! — резко оборвал князь и, повернувшись, зашагал к деревне. За ним потянулись остальные.
Около Вельяминова задержался боярин Бренк и, наклонившись к нему, дружески произнес:
— Кинь сию заботу, боярин. Охолонь, поклонись князю. Первым станешь в боярском ряду.
Вельяминов молчал. Пожав плечами, Бренк ушел. Вельяминов воткнул взгляд в землю и долго стоял молча, как одинокий, непокорный ветрам кряжистый дуб.
— Ан не кину! — с бешеным упорством проговорил он наконец. — Жизни решусь, а бесчестья не потерплю. Что мне от роду положено, то подай… — Он с ненавистью посмотрел в сторону деревни и до боли сжал кулаки. — Око за око, зуб за зуб, так-то, князь московский.
