— А так!.. — теперь уже быстро соображал Ерема. — Со всякими… Великий князь велел справиться у боярина, здоров ли он, в чем нуждается. И про твое здоровье, великий хан, повелел спытать…
Мамай нетерпеливо, со злостью ударил рукоятью арапника по креслу.
— Байбак сасык![29] Мне про войско русов вести надобны. Сколько его собралось у твоего князя? Стоит где?
— Войско?! Какое? — с неподдельным недоумением произнес Ерема. — Право, не ведаю, великий хан… Вроде оно, того… стоит.
— В коем месте стоит, тобет тумсык?[30] — уже в бешенстве закричал хан.
— Великий хан, — вмешался Тютчев, — зачем холопа допытываешь? Я лучше про сие ведаю.
— Лучше ведаешь? — крутнулся хан. — Так молви, посол княжеский: зачем в Коломну князь московский тысячи воинов согнал?
— Не гневись, великий хан. То войско не против тебя. Распря у Москвы стародавняя с князем рязанским да Ягайло литовским… Для того и войско… А с тобою князь московский хочет в мире жить.
— Больно много, боярин, о мире толкуешь, — с подозрением проговорил Мамай, — а сам втайне про войну небось думаешь. А, боярин?
— Враки! — с внешним спокойствием ответил Тютчев.
В шатер быстро вошел Хазмат. Он приблизился к хану и низко склонился перед ним.
— Неустрашимый повелитель воды и суши! Гонец от рязанского князя прибыл, важные вести привез.
— Ага! — воскликнул Мамай, поглядывая искоса на Тютчева. — Авось и узнаем, где враки, а где сами раки.
Гонец вбежал в шатер, плюхнулся на колени и пополз к хану.
— Ну? — перегнулся в кресле Мамай. — Сказывай!
— О господин наш, великий властитель! Верный твой подручник князь рязанский велел передать тебе слово в слово: московский князь собрал под своей рукой невиданное на Руси множество воинов. Он уже пересек Оку и продвигается с войском к Дону, на тебя.
Мамай вскочил, будто его выбросила из кресла тугая пружина, в ярости оскалил зубы и впился глазами в Тютчева.
— А-а-а! Уже к Дону поспешает! — заорал он во всю глотку. — Вот они, твои враки, посол московский!
Тютчев перекрестился и прошептал:
— Слава богу! Собрал-таки великий князь войска многие.
— Хазмат! — продолжал в неистовстве Мамай. — Казнить обоих лютой смертью! Немедля!
Тютчева и Ерему скрутили и потащили из шатра. Последнее, что успел услышать Тютчев, был приказ хана всем туменам поспешно двигаться к Дону.
Тютчева и Ерему привели опять к тому же сараю. Хазмат повелел охраннику и еще одному воину привести своих лошадей. Тютчева сбили на землю и крепко стянули ремнями ноги и руки. Затем за ноги привязали длинную веревку, конец которой ухватил вскочивший на коня воин. Молодой охранник прикрепил такую же веревку к связанным рукам Еремы.
