— Нет, княже, — мотнул головой Боброк, — сам поеду.
— А и верно! Кто ж лучше тебя может там все обшарить! Поезжай сам. А сторóжу Родиона я пошлю за Лопасню к Серпухову и к Тарусе, а то и до Калуги… Надо Ягайло не упустить, присмотреть за ним.
— Добро! — согласился Боброк. — А окольничего Тимофея Вельяминова не забудь ныне же послать к Лопасне. Там надо все приготовить, особливо переправы через Оку.
Подошел Бренк, и князь заторопился.
— Ну, Михалыч, ты подбери добрых конников, коих с собой возьмешь, да бери поболее — сотню, а то и две. А мы с Андреичем пойдем проведать, чем живут люди, чем дышат.
Солнце, клонясь к западу, уже скосило свои лучи, удлиняя лиловые тени от строений и деревьев. Князь и боярин шли по улице, запруженной ратниками, лошадьми, повозками с военным скарбом, и выбрались на окраину города. Перед ними раскинулся огромный шумливо-гудящий лагерь с разбросанными повсюду шалашами, самодельными палатками и просто холщовыми навесами на оглоблях и растопыренных палках, привязанных к повозкам. Люди занимались кто чем: одни чинили обувку, другие точили мечи и копья, а третьи, прикорнув в тени, спали. Кашевары, готовя вечернюю трапезу, варили в больших медных котлах мясные щи и помешивали, чтобы не пригорела, вспухающую пузырями пшенную кашу. А молодые ратники, не ведая забот, отдавали дань веселым утехам: они сбивались в плотные говорливо-крикливые толпы, откуда звучали сопели и дудки, неистово звенели бубны и гудели трубы. То и дело раздвигались круги для плясунов, которых находилось немало. Князь с большим удовлетворением прислушивался к знакомому с детства гомону ратных людей.
Бренк вдруг спохватился:
— Совсем запамятовал, княже. Раненый татарин Ахмат, коему велел ты явиться, прибыл, однако наотрез отрубил: меча в руки не возьму.
Князь хмыкнул:
— Отчего ж так?
— Бубнит одно: супротив своих не пойду.
— Ишь ты! Гадал я, зол он на своих, рубиться будет славно, ан видно, ворон ворону глаз не выклюет. Порода одна… Ну раз так, пусть словом нам послужит. Возьми его в толмачи.
Алена, скрываясь за углом повозки, следила за Бренком. Она решила попробовать еще раз уговорить боярина взять ее в ополчение, но побаивалась князя. Уже более недели Алена была в Коломне, но так ни к одной ополченской дружине и не пристроилась: чужих не принимали. Среди ополченцев из своей деревни она тем более не хотела появляться, так же как не искала до поры встречи с Еремой: ее бы сразу разоблачили и выставили из лагеря. Она страшно боялась этого и поэтому все время, несмотря на теплынь, ходила в отцовских доспехах, в шлеме и с мечом на поясе. Когда в Коломну приехал Бренк, она сразу же устремилась к нему, но боярин и слушать ее не захотел, обозвав сосунком.
