Грузная, немолодая, в длинной черной юбке и постоянно темном платке до бровей, она никогда не улыбалась, никогда ни о чем не спрашивала хозяев, но казалась, работа ее вполне устраивает. За два года ее работы Наталья успела передарить ей кучу подарков — в основном недорогую ювелирку, которую та с достоинством принимала, кинув короткое: “Благодарю.” Но на работу украшения домработница никогда не надевала, и Наталья понятия не имела, понравились ли ей колечки и браслетики, или нет. Как раз незадолго до несчастья она спросила Анну Тимофеевну, довольна ли та условиями, и та молча кивнула. Может, она считала, что заслуживает большей зарплаты? Но почему это было не озвучить? Меньше всего Ремизовы бы похожи на злодеев, выгоняющих прислугу на мороз за неудачный вопрос. Но теперь оказалось, что домработница все же считала их негодяями, что она ненавидела хозяйку и хотела бы отправить ее в тюрьму. За что? Неужели дело в простой классовой ненависти? У нее не было ответа.
Следствие ненадолго отвлеклось на версию о неизвестном маньяке, который проник в дом из-за красоты маленькой Жанны. Оказалось, урод, убивший девочку, перед этим засунул ей между ног синий фломастер, взятый из ее детской комнаты. Кроме того, экспертиза выяснила, что на девочке были надеты трусики на два размера больше, и на них виднелись два небольших бурых пятна. На трусиках была кровь, и она не принадлежала ни Наталье, ни Петру, ни самой Жанне.
От этих известий Наталья прорыдала три дня. Придя в себя с помощью сильных транквилизаторов, она сквозь туман подумала, что уж теперь-то следствие начнет искать маньяка. В том, что это был именно маньяк, она не сомневалась и раньше. Но нет. Молодого следователя это не сбило с выбранного пути. Он сказал, что пятна на трусиках могли быть оставлены в другой день, а фломастер из детской комнаты… его взял кто-то из семьи. Наталья поняла, что он имеет в виду ее мужа.
Приезжал к ним в дом и бухгалтер компьютерной фирмы Черевченко, еще молодой, но уже сильно расплывшийся и полысевший парень в очках с толстенными оккулярами. Наталья даже из холла слышала его высокий нервный голос, когда он, сидя на кухне, уверял мужа, что никогда! ни одной! живой душе! не говорил о том, что Ремизов получил 112 тысяч долларов на счет. Он клялся и божился, и, хотя Наталья не видела его лица, ей казалось, что из рта у него вытекает пена. Ей не нужны были разъяснения адвоката, чтобы понять, что показания бухгалтера уничтожают их последнюю надежду. Если бы оказалось, что Черевченко рассказал о премии всей фирме, у следствия появилось бы много подозреваемых, которые знали точную сумму и могли бы написать то письмо с просьбой о выкупе. Но нет, никто не знал, кроме нее, ее мужа и Черевченко. Но ведь сам этот полуслепой тюфяк мог оказаться тем самым похитителем!
