Поэтому она согласилась слушаться адвоката и не вступать ни в какие разговоры с полицией. Молодой следователь, который априори записал ее в убийцы собственной дочери, вызывал у нее омерзение, понемногу переходящее в ненависть. Он, работой которого было защищать жертвы или мстить за них, выбрал в качестве мишени убитую горем мать? Это куда проще, чем искать настоящего убийцы, вкрадчиво шептал адвокат. Никто не поможет, пытаясь забыться глубокой ночью, думала она. И наизусть учила ответы на все вопросы, которые ей задавали или могли задать.
Оказалось, следователь подозревал ее в авторстве письма не только потому, что оно было написано на листах из ее ежедневника, но еще и потому, что оно было подписано акронимами М О Р Г. У Натальи была давняя привычка подписываться Н И Л — Наталья Ивановна Лагутина, девичью фамилию она не слишком любила, но НИЛ — звучало гордо и как-то загранично. Когда она сменила фамилию, акронимы ей разонравились, в конец концов, что интересного в НИРе? Но по привычке она украшала акронимом свои визитки, которые все равно некому было раздавать. Теперь это сыграло против нее. Но неужели на целом свете она единственная, любившая такие подписи?
Кроме письма, ее вовсю топила домработница. Она уверяла, что рукоятки от скакалки были отрезаны большим узбекским подарочным кинжалом, который лежал в потайном ящичке трюмо Натальи. По словам работницы, никто кроме нее и хозяйки даже не знал об этом ноже, а уж тем более о том, куда он был спрятан. Скакалку могли изрезать и другим ножом, но кинжал валялся в углу подвала, и искать другое оружие у полиции не было желания. Разумеется, никаких отпечатков на украшенной рубинами рукоятке не нашли, и это был еще один аргумент, как ни странно, против хозяев. Мол, если бы они случайно забыли там ножик, то не стали бы стирать отпечатки.
Наталье это казалось какой-то фантасмагорией. Кто мог помешать им с Петром спрятать кинжал обратно, зачем было стирать отпечатки и бросать его в подвале? И о каком тайнике речь, она не раз натыкалась на разукрашенный клинок в гостиной, рассматривая красивые фигурки в зеркальном серванте. Но показания Анны Тимофеевны вызывали безусловное доверие, а слова Натальи воспринимались как жалкие попытки оправдания. Или, того хуже, свидетельством прямой лжи и сокрытия улик.
Она не понимала, за что домработница так ее ненавидит. Да, по дому было много работы, даже натирать два раза в неделю паркет было занятием не для слабонервных. Но Ремизовы ведь неплохо платили Анне Тимофеевне! Насколько поняла Наталья, полторы тысячи долларов в месяц прислуга у соседей получала лишь в том случае, если совмещала уборку и стирку с готовкой на всю семью. Но свою домработницу Ремизовы особо грузить не стали. Петр почти не обедал и не завтракал дома, а приготовить себе и дочери что-то легкое Наталья могла и сама. Так что домработница приходила к ним лишь три дня в неделю, работала часов по восемь, и получала неплохой оклад. Кроме того, ее нанимали на генеральные уборки и в другие дома поселка, возможно, она подрабатывала где-то еще, времени оставалось много.
