Во всяком случае, что бы ни думали его враги по этому вопросу, было очевидно, что ему не стоит ожидать настоящей попытки возмездия, и он сердито хмыкнул, удовлетворенный этим. Он никогда не бегал от битвы, но только теперь у него было другое дело, и это все было ему на руку.
Кормак ехал на восток.
Путь к Эль Гор был действительно труден. Кормак ехал между огромными выщербленными валунами, через глубокие овраги и вдоль крутых обрывов. Солнце медленно взбиралось к зениту, и жара начала танцевать и мерцать. Солнце свирепо било по укрытой шлемом голове Кормака и, оглянувшись назад на голые скалы, ослепленный светом, он щурил глаза. Но большой воин не обращал на это внимания. На своей собственной земле он научился игнорировать мокрый снег, снег с дождем и сильный мороз, а следуя за Львиным Сердцем, перед мерцающими стенами Акры, на пыльных равнинах Азота и около Яффы он привык к пламени восточного солнца, яркому свету, отраженному от голых песков, к сокрушительным пылевым бурям.
В полдень он остановился на привал в тени огромного валуна, чтобы дать несколько часов отдыха черному жеребцу. Здесь бил крошечный родник, давно известный ему, — достаточно, чтобы утолили жажду и человек, и его конь. Жеребец с нетерпением жадно набросился на тощие травы, растущие по берегам ручья, а Кормак ел сушеное мясо, которое было у него в маленьком мешочке. Здесь он останавливался, чтобы напоить коня много дней назад, когда ехал с Жераром. Али-Эль-Яр лежал отсюда на запад; ночью он сделал большой крюк, объезжая его, направляясь к замку фон Гонлера. Он не хотел смотреть на руины. Ближайшим сколько-нибудь значимым мусульманским вождем был Нуреддин Эль Гор, который вместе со своим братом по оружию, Косру Маликом, сельджуком, удерживал замок Эль Гор, расположенный в холмах на востоке.
Кормак ехал флегматично через дикий зной. К полудню он выехал из глубокого, широкого ущелья и поднялся на более высокий уровень холмов. Этим путем он ездил прежде в набег на дикие племена Востока, и на небольшом плато в начале ущелья должна стоять виселица, на которой сьер Жерар де Жисклин однажды повесил пойманных с поличным туркменских вождей, как предупреждение для их племен.
Теперь, когда Фицджеффри подъехал к плато, он снова увидел старое дерево, вновь украшенное «плодами». Его зоркие глаза различили человеческую фигуру, болтающуюся в воздухе, подвешенную, по-видимому, за запястья. Высокий воин в остроконечном шлеме и легкой кольчужной рубашке мусульманина стоял внизу, тыкая жертву копьем, заставляя тело раскачиваться и вращаться на веревке. Гнедая туркменская лошадь стояла рядом. Холодные глаза Кормака сузились. Человек на канате — его голое тело, блестевшее на солнце, было светлее, чем у турка. Норманн-гэл коснулся шпорами вороного жеребца и стремительно погнал его через плато.
