Барон рассмеялся цинично:
— Почему я должен сражаться с тобой? Ты даже не рыцарь. Ты не носишь рыцарский герб на своем щите.
— Отговорки труса, — бушевал Фицджеффри. — Я ирландский вождь, и я раскалывал черепа людей, к чьим сапогам вы даже не достойны прикоснуться. Вооружитесь и выйдете на мой вызов, или вы просто ничтожный трус, каким я и считаю вас?
Фон Гонлер рассмеялся презрительно.
— Я не собираюсь рисковать своей шкурой в битве с тобой. Я не буду драться, но мои люди нашпигуют тебя арбалетными болтами, если ты не уберешься.
— Фон Гонлер, — голос Кормака был низким и страшным, переполненный угрозой, — вы бьетесь или умрете в холодной крови?
Немец внезапно разразился глупым смехом.
— Слушайте его! — взревел он. — Он угрожает мне — он на другой стороне рва, с поднятым разводным мостом, а я здесь, в окружении моих приспешников!
Он ударил себя по жирному бедру и продолжил свой дурацкий смех, в то время как его прихлебатели, мужчины и женщины, которые выслуживались перед ним, радостно смеялись и оскорбляли мрачного ирландского воина, проклинали его и показывали непристойные жесты. И вдруг Кормак с горьким проклятием поднялся в стременах, сорвал свой боевой топор, висевший на седельной луке, и метнул его со всей силы.
Воины на башнях закричали, а танцовщицы подняли истошный визг. Фон Гонлер думал, что он вне его досягаемости, но не существует такой вещи, как «вне досягаемости» от мести ирландского норманна. Тяжелый топор со свистом разрезал воздух и расплескал мозги барона Конрада.
Толстое, огромное тело рухнуло на землю, словно огромная масса расплавленного жира, одного жира, белая рука по-прежнему сжимала пустой винный бокал. Шелк и золотая парча налились более глубоким красным цветом, чем во время продажи на базаре, а шутники и танцоры разлетелись, словно птицы, громко крича, едва взглянув на раздробленную голову и малиновое месиво, бывшее человеческим лицом.
Кормак Фицджеффри сделал яростный, победоносный жест и издал звонкий вопль такого свирепого ликования, что мужчины побледнели, услышав его. Затем, повернув своего черного коня, он умчался прочь прежде, чем ошеломленные солдаты смогли прийти в себя настолько, чтобы отправить рой стрел ему в след.
Он уехал недалеко. Большой конь устал от тяжелого ночного путешествия. Кормак скоро свернул за выступающий уступ скалы и направил коня вверх по крутому склону, остановился и посмотрел в ту сторону, откуда пришел. Он был вне поля зрения крепости, но не слышал звуков погони. Прождав около получаса, он убедился, что никто не отправился за ним в погоню. Это было опасно и безрассудно — выезжать из безопасного замка в эти холмы. Кормак, к тому же, мог легко устроить хорошую засаду.
