Эмия вдохновенно врала. Про дипломную работу, которую они как раз пишут, про необходимость перед защитой отдохнуть (а сельская местность для этого – рай). Про то, что у студентов другой возможности не будет (на море сложно накопить), про дождевых червей, которых они, кстати, изучают…
– Ну, червей-то тут хватает.
Дар почти не слушал. Он смотрел на прикрепленное на стене прямо над столом фото: собственную мать – высокую, неулыбчивую, даже в чем-то жесткую, – отца – кудрявого и седого, ростом ниже матери. А так же на стоящую слева девушку-шатенку – молодую, симпатичную (сестру?), на вихрастого пацана лет четырнадцати. Брата?
У него большая семья?
– Только спать положу не в доме, ничего? Все жду, что сын приедет, он обещал, что не сегодня, так завтра.
– Сын? – приветливо, но напряженно спросила Эмия.
Дарин вздрогнул – у него кусок хлеба в горле застрял.
– Да, младшенький мой. Восемнадцать ему вот только исполнилось – в институте учится на первом курсе. В Редьме как раз.
Она сидела рядом в кресле – мать. И Дар ощущал ее порами кожи, тянулся к ней и стыдился этого. Смотрел на ее руки с дорожками вен, на ногти с полосками почти что выполосканной водой грязи (часто в огороде, часто стирает). На рукав старой бежевой кофты с катышками с обратной стороны, на простой и потертый браслет от круглых часов.
– Дочка моя в столице живет, она еще не скоро навестит, скорее, я ее.
– Почему?
Эмия умудрилась уплетать за обе щеки картошку, запивать все сладким чаем и вести непринужденный диалог о том, что ему, Дару, было важнее всего услышать.
– Потому что внучок у меня родился месяц назад. Счастье мое.
– Как здорово!
Племянник…
И ухнуло секундным страхом сердце – не ЧЕНТ? Нет, иначе промолчала бы…
Дар сидел в доме, к которому должен был принадлежать, но не принадлежат, слушал свои\чужие новости, ощущал каждый миг времени так, будто сначала проглатывал его, а после выпускал наружу. Светло-синие стены, деревянный, накрытый ковром со стершимся от времени и подошв ворсом, старое кресло в углу, телевизор. Она, наверное, смотрела его вечерами, надев на нос очки, которые хранила на серванте в футляре.
Его место. Не его.
Он свой. Чужой. Он там, где должен и где не может быть, потому что здесь его не знают.
– А Вас как зовут?
Он пропустил, как представилась мама, пропустил ответ Эмии, очнулся, когда понял, что смотрят прямо на него – зависшего взглядом на портрете, с недонесенной до рта вилкой в руках.
– Дар.
Ответил, не подумав. И увидел, как (всего на секунду, на микрофрагмент) изменились вдруг глаза сидящей напротив женщины – стали глубоким и грустным космосом. Увидел, как опустились кончики губ, и каким печальным и беспомощным на мгновенье стал ее взгляд. Этот взгляд будто рассказывал: а у меня тоже был сынок… Дарин. Давно.
