Он не боялся одного – что смерть заберет его раньше.
Дарин спускался по лестнице торопливо, почти судорожно – неосторожно обломил ступней край гнилой ступени, занозил ладонь, чертыхнулся. К Эмии бежал торопливый и суетный, как великовозрастный ученик к молодой и красивой учительнице музыки. Чтобы признаться, что его накрыло, что он больше так не может, что ему срочно нужно ей сказать…
Когда подошел, обнял ее крепко, прижал к себе.
А слов найти так и не смог.
Он целовал так, что она верила: они одно, они вместе совсем, навсегда. Видела, что ему больше не страшно, что он за нее горой. И стало ясно, зачем она сбежала из Астрея, зачем променяла идиллию и покой на чувства. Потому что любовь – это когда ты хочешь один-единственный момент – этот. Чтобы он длился, длился, длился. Когда ты счастлив и тебе больно, что все закончится или просто изменится; когда ты судорожно готов держаться за человека, за его руку, за его сердце, когда ты отдашь все на свете, лишь бы вечно ощущать эту незримую нить.
Она помогала ему расстегивать платье, она тянула его к себе, она поддавалась вся и насовсем.
Поцелуй – это обещание, это дарение себя другому, это молчаливая клятва в любви.
Именно таким был состоящий из тысячи отдельных главный поцелуй Дара.
И до самого рассвета в амбаре не звучало ни слова.
– Я же тебе говорил! Давай, одеваемся!
В нее полетела рубаха. Чужая. Была тут же изъята с ругательством, и в руки комом легло смятое платье.
Эмия едва сдерживала смех.
Снаружи давно рассвело, и это нормально. А из ненормального: снаружи вполне различимо и отрывисто звучали мужские голоса – к сараю пожаловали не то хозяева, не то такие же, как Дар с Эмией, «гости».
– Спускаемся тихо! Только не скрипи…
– Я легче. Я не скриплю.
– И говори тише.
Вжикнула и соединила разрез на джинсах молния; в ворот майки-поло пролезла вихрастая после сна голова.
– Может, лучше поздороваемся с ними? Спросим, как проехать к виноградникам Эрла?
– Сами найдем. Все сами!
Она не стала спорить.
Им, как ни странно, удалось пробраться к спрятанному в кустах скутеру незаметно. И так же незаметно завести мотор. А уже спустя минуту они уносились от чужого гостеприимного амбара с радостным смехом и улюлюканьем.
* * *
(André Gagnon – Le Pianiste Envolé)
Дар обнимал Эмию, и их обоих обнимал речной бриз. Трепыхался, растянутый по ветру, шелковый лиловый шарф с лавандовым принтом.
Старик Эрл обрадовался и вернувшимся постояльцам, и матрасу с постельным бельем – «не заметил», что грязное. А после преподнес «молодым», коими он видел пару, подарок в виде двух билетов на небольшой теплоход, курсирующий по озеру Тволь до Бенде и обратно.
