– Давай наперегонки!.. А теперь назад… Греби, не отставай,… ты поддаешься!
На берегу ни души. Туристы в эти края не заглядывали; местные были заняты более серьезными делами, нежели праздное времяпровождение на маленьком пляже. Пришлые же с удовольствием разгоняли своим барахтаньем стайки серебристых пугливых рыбок.
Липли к бедрам Дара новехонькие, выбранные Эмией в местной лавке купальные трусы – синие, с оранжевыми морскими коньками.
Он хотел с дельфинами, но она сказала, что эти идут больше, и он кивнул.
Лениво волновалось крупными волнами могучее лазурное море, пыталось пенными накатами захватить сушу, но раз за разом сдавалось и отступало. Играло с песком, указывало людям: там суша, а здесь граница вод – моя территория.
– Все, замерзла! Идем греться?
И они, преодолевая отливающую от берега пену, двинулись к красному пляжному полотенцу и стоящей по обе стороны от него обуви.
(David Modica – Grace of the King)
– Представляешь, сколько еще всего, Дар? Ты сможешь взбираться на горы, прыгать с парашютом, путешествовать в самые дальние уголки планеты, исследовать, открывать, изучать…
«Где на все это взять денег?» – вопрошало ее молчание справа, но Эмия, не поворачиваясь, с восторгом глядела на прибой.
– Если бы я жила здесь всегда, я бы обещала себе наслаждаться каждой минутой.
– Каждой… не получается.
– Получается.
– Нет, Эмия. Счастье, видишь ли, штука переменчивая.
– Так наслаждайся грустью, страхом, печалью, одиночеством. Главное, наслаждайся. Вы не понимаете, насколько счастливы, имея в распоряжении боль.
На нее вновь смотрели, как на существо с инопланетной логикой; в пластиковой бутылке заканчивалась вода – они пили из нее по очереди. Высыхала от солнца и ветра кожа; соль стягивала ее, заставляла зудеть. Дар отряхивал от песка лодыжку.
– Предлагаешь… наслаждаться болью?
– Конечно. Она – мрак, благодаря которому свет сияет ярче, она – то, что позволяет амплитуде чувств уйти в невероятную высь, она… – Эмия запнулась. – Сложно понять, когда не видел, что случается, если ее совсем нет.
Вспомнился Астрей. Мирный, спокойный,… тусклый, как будто весь одинаковый.
– Теряется острота, понимаешь?
Дар не понимал.
– Я видел ее слишком много – этой остроты, прости. С самого рождения и практически до сегодняшнего дня. И я никогда – повторюсь, – никогда ей не наслаждался.
– Ты просто все это время жил не по той схеме.
– По какой еще схеме?
– Ну, схема на самом деле одна: запнулся, упал, поднялся, пошел, запнулся, упал, поднялся… – и так далее. Понимаешь?
