Снял ботинки, прошел к кровати, опустился на плетеный коврик, сделал то, чего раньше никогда бы себе не позволил, – положил голову на чужие колени, безмолвно попросил: «Погладь».
Эмия почувствовала его расслабленный и просительный выдох, коснулась пальцами жестких непослушных волос, провела по шее, затылку.
Она гладила его, как мать, которой он никогда не знал, и, как жена, которой у него никогда не было. Как самый близкий человек, который не нуждается в словах, чтобы понять, – гладила и ни о чем не спрашивала. И Дарин, имевший деда и друзей лишь в воображении, вдруг ощутил, что у него на самом деле есть семья.
(Ludovico Einaudi – Burning)
Наверное, это все ароматный воздух чужого и далекого края, вдохнув который Дар вдруг размяк.
– Послушай, – спросил он, лежа по привычке на полу у двуспальной кровати, на которую не посмел забраться – оставил весь плацдарм в распоряжении Эмии. – А тебе обязательно…?
И не завершил вопрос. Наслаждался накатывающими на него волнами странного умиротворения и беспокойства, чувствовал себя мальчишкой, попавшим в книгу приключений. Вдруг ощутил, что жизнь – вот такая новая, какой она бывает, – ведь она может и не закончиться. Что он, если повезет, увидит в зеркале собственные седеющие виски и бороду, увидит, как прорезывают щеки морщины. Но если повезет еще больше, он действительно обзаведется семьей – ему так сильно и бесконечно понравилось, когда гладят по волосам, когда «не один».
– Обязательно что? – переспросили с кровати.
– Обязательно… уходить?
– Я еще не ухожу.
– Но через тридцать дней…
Он побежал впереди паровоза – задумался о запрещенном. Она, Эмия, ему ничего не обещала – ни собственную любовь, ни детей, ни счастливое «жили долго и счастливо». Долго, да, обещала… И потому он вновь смотрел на ладонь, где плавали под кожей светящиеся точки, – здесь в Лаво они особенно сильно помогали верить в то, что магия возможна.
– Да… Наверное.
– Не уходи.
Сам поразился тому, насколько хрипло прозвучал голос. И тому, что вообще произнес эти слова, – завтра, наверное, будет жалеть, стушуется.
– Время покажет, – прошептала Эмия. – Давай… попробуем наслаждаться тем, что у нас есть сейчас.
– Давай.
Казенные простыни пахли порошком и чуть-чуть лавандой; деревянные стены источали аромат, который казался Дару куда более домашним, нежели запах штукатурки и старого ковра. Если бы он жил вечно – нет, просто долго… – он бы нашел способ перебраться сюда. Даже если в Лаво почти не пускают туристов, даже…. Несмотря на любое «даже».
