Но Дар на нее – внезапно побледневшую – уже не смотрел. Он забыл про сковороду с картофелем, забыл, что его нужно мешать. Отошел к окну, уперся ладонями в подоконник и обреченно свесил голову.
– Эмия, – выдавил из себя хрипло, – тебе… лучше выбрать… кого-то другого. Я не здоров.
Она вышла из кухни задом. Не стала добавлять, что уже выбрала его и менять решения не собирается.
Вошла в комнату, закрыла атлас, положила его обратно на стол, а сама уселась на кровать рядом с горой вываленных на покрывало «женских» вещей.
Он вошел в комнату несколько минут спустя; картошка уже не шкворчала – видимо, выключил. Уселся подле нее на кровать и сколько-то молчал, не уверенный в том, что стоит начинать или же продолжать начатый на кухне разговор.
Эмия чувствовала, насколько уязвим в этот момент Дарин, как сильно истончились стенки его сердца, как сильно оно боится не вынести новой боли. Он дрожал внутри, выдыхал, корил себя за любопытство, проклинал за то, что новые знания, возможно, убьют его. Но все же спросил:
– Что… ты читала? Про мать? – поправился: – Про… маму.
Эмия внутренне сжалась от напряжения и тоскливого чувства – того же самого, которое она испытала, когда впервые прочитала тот текст про больницу.
– Она… Она бы никогда тебя не отдала. Я знаю.
– Что…
– Она не хотела отдавать.
– Что ты читала?
Что?
– Я читала, что она дралась за тебя, пыталась отобрать у санитаров, которые тебя уносили. А ведь в тот момент ей запретили даже ходить – сложные роды. Она расталкивала всех, кричала, толкнула одного медбрата так, что тот упал и ударился. Ее хотели судить…
Дар сидел бледный, как мел.
– Ни одна женщина по своей воле никогда бы не отдала своего ребенка, – тихо шептала Эмия. – И я бы дралась, как она. У тебя ее гены, разве не чувствуешь?
– Судили?
– Что?
– Ее осудили?
– Нет, вроде бы. Не знаю, я читала не всю ее жизнь – только тот момент, который касался тебя.
В глазах Дарина дрожали слезы. Как капли жидкого стекла на бетонном лице; а сердце кровит, сердце только что вскрыли – сообщили, что мать дралась. Ему хотелось плакать. За него дралась.
– Ты найдешь ее, – сообщила Эмия с той мягкой уверенностью, с которой подходят к обезумевшему животному (если протянешь руку слишком быстро – отожрет), – мы дойдем до Ворот, твоя жизнь продлится, и ты найдешь ее.
– Найду? – хрипло прошептал Дар. – После стольких лет?
– Ты нужен ей не меньше.
– Она… жила без меня.
– В боли. Любая мать живет без ребенка в боли.
