Дарин шуровал по квартире, как профессиональный вор: потрошил шкафы, заглядывал в склянки, шерудил руками по дну ящиков, перебирал старые и ненужные бумаги, отбрасывал их в сторону. Смотрел под накидками кресел, под поролоном, под пружинами дивана, в коробках с хламом – тщетно.
Нашел, когда уже отчаялся. Под ковром.
Собрал купюры, отряхнул от пыли, выдохнул с облегчением. А после устыдился, потому что подумал: «А вдруг Эмия за ним сейчас наблюдает?»
На улице стемнело – холод бодрил.
– Какое число? – спросил он у продавщицы в киоске.
– Двенадцатое, – буркнули ему после долгой паузы.
Он пил пять суток кряду. Пытался себя убить? Придурок…
Без нее ему было тошно – в квартире, в этом городе, в этом мире. Может, если бы помер, они бы встретились?
Снег сошел; полностью оголился асфальт. Ощутимо тянуло весной.
Курить не хотелось, но он курил. Прямо у киоска.
Продавщица недовольно отмахивалась от дыма, потом высунулась в окошко и спросила:
– Снова водки?
– Нет, хватит.
И, чувствуя себя вялым и до крайности слабым, Дар отправился прочь от киоска – к магазину за едой.
Ему в спину не то презрительно, не то одобрительно хмыкнули.
* * *
(André Gagnon – Adagio)
Вероятно, начиная с этой точки, с этого самого мгновения – утра тринадцатого апреля – судьба Дара могла стартовать в любом из миллионов направлений. Он мог продолжить пить и хандрить, окончательно потерять смысл собственного существования, обозлиться. Или же делать вид, что ему «нормально» – найти отговорки для совести, убедить себя, что ему вовсе не обязательно исполнять данные Эмии обещания, оправдаться перед судьей в голове. Ведь не впервой.
Но он случайно нашел в рюкзаке фотоаппарат.
Преодолел мимолетное желание тут же спрятать его подальше, умылся, обулся, вытолкал себя за дверь. Отыскал фотосалон, распечатал снимки.
И после, дома, сидя перед выключенным компьютером, заново прожил ту жизнь – с ней. Вдохнул жаркий сочный горный воздух Лаво, побродил по виноградникам, постоял на балконе маленького отеля. Портрет седого Эрла, их первый завтрак, а тут он спит на сиденье в аэропорту – еще до полета…
Она щелкала много и часто – благо, позволяли и батарея, и вместительная карта памяти, – и теперь он пересматривал их совместное путешествие не своими глазами, но ее – Эмии.
А вот и она сама… Он помнил, как, повинуясь порыву, взял фотоаппарат и нажал на кнопку. Благодаря этому теперь снова смотрел в веселые серые глаза – смешливые и понимающие. Нежная кожа, щека прикрыта локоном – его бросил на лицо ветер, – ласковая улыбка.
