– Ух, ты! Дочки?!
Наверное, Дар бы и здесь ввинтил язвительный комментарий, но тут почему-то наклонилась к его ладони цыганка старая, взглянула быстро, а после принялась тянуть молодую в сторону.
– Пошли-пошли… – а дальше что-то непонятно, по-цыгански.
Оттянула прыткую прочь, да так, что едва не оторвала красный с бусинами рукав. Все зыркала на чужака испуганно и зло, будто у того на лбу был нарисован череп с костями.
А Дар хохотал им вслед так громко и пронзительно, что курортники, выбравшие эту тропинку к центру через парк, предпочитали двинуться в обход.
Ночью в душной комнате они лежали на простынях нагие и вялые – в номере отсутствовал кондиционер. Ветер, как назло стих; балконная занавеска висела мертвым мачтовым парусом.
– Послушай, а ты бы родила от меня? – спросил Дар тихо. Не повернул головы, не обнял, продолжал лежать неподвижно.
– С удовольствием, – ответила Эмия, не шевелясь.
И почувствовала, что он расслабился. Словно кто-то скрутил колки, и провисли вдоль грифа натянутые до предела струны.
Они спали на разных сторонах кровати, чтобы не жарко. А утром, когда, наконец, стало чуть прохладнее, Дарин подкатился к Эмии и закинул на нее ногу и руку.
* * *
Самым большим удивлением и радостью для нее стало, когда дошли до моря, – уперлись в финальную черту Державы с юга – границу, которую не переступить.
– Море, Дар, Море…
– Ага, можно было не ехать в Лаво.
– Ну, как же! Ехать нужно было. Но море…
Оно выглядело бесконечным и таким пронзительным темно-голубым, что казалось ненастоящим. Сорок минут они пробирались по камням, потому что рядом ни тропинок, ни дорог (эта часть Маймынского заповедника еще не обросла ни жадными гостиницами, ни щедрыми на траты постояльцами), а после сидели на темных уступах, смотрели на чаек, слушали, как плещет между скользкими камнями у берега вода.
Здесь, где отчетливо просматривалась вечность, время вновь исказилось – ускорило бег и одновременно застыло. Плавился на солнце чужой край; стояло лето. Перед ними сверкающая под солнцем гладь, а позади похожая на твердую пористую губку скала…
Эмия вдруг подумала, что ей скоро уходить назад. В Астрей. Там с ней, наверное, будут говорить, вразумлять, возможно, наказывать. А после, может быть, позволят вернуться к прежней работе.
А она не хочет к работе…
Судить людей за страхи. Списывать манну за слабости, несбывшиеся надежды, за минуты отчаяния. Теперь она понимала их – людей. Земля – мир контрастов, где наивысшую точку любви можно познать только через боль потери, где радость всегда будет граничить со слезами, где беспокойство осязаемо, потому что от него неровно стучит сердце. Здесь сложно, здесь красиво, она совсем-совсем отсюда не хочет…
