– О чем думаешь?
Ее ладонь накрыли пальцы Дарина.
– О своем мире.
Справа тишина.
– Не хочу обратно, – качнула головой Эмия. – Не хочу.
Молчание.
– Не пойду!
Она упрямо прикусила губу и на какой-то момент из-за расстройства потеряла доступ к окружающей красоте. Вернула его лишь тогда, когда ее потянули пройтись по берегу. Оказывается, Дар разглядел краба.
* * *
Был вечер, когда они у маленького ресторанчика натолкнулись на парня в белой футболке и бежевых шортах. Он читал то же меню, что и они, – приценивался, собирался войти. Но обернулся, увидел, кто стоит рядом, и расплылся в идиотский и почему-то недоброй улыбке.
– О, Дарик-Скипидарик. Живой еще?
Оказалось, что парня в шортах кличут Матрас, что рос он вместе с мальчиком Войтом в том же самом интернате, что Дар когда-то за злые слова разбил о спину Матраса кирпич. Хорошо разбил, добротно и надвое, а заодно повредил позвонок, который неприятно защемил нерв. Оказывается, что у Матраса (тоже «ЧЕНТ» а, но с двумя лишними годами в запасе) на Скипидарика с тех пор сохранился зуб, и потому Эмия услышала следующее:
– Красавица, а Вы знаете, что этот урод скоро сдохнет? Он инвалид, мудак, дохлик уже практически. Давайте лучше со мной…
Парня в белой футболке Дар всего за секунду повалил на землю прямо перед рестораном, а после бил прицельно и сосредоточенно – так, как будто тренировался в битье недругов утром, в обед и вечером. Скатился с него только тогда, когда услышал вдалеке сирену – кто-то вызвал ментов.
Им вслед Матрас орал с окровавленным и лишенным двух зубов ртом:
– Я на тебя заяву накатаю! Понял, ты?! Сгниешь не на свободе, а в тюряге!
В ресторане в тот вечер они так и не поели – грызли сухари из магазина на обочине какой-то дороги.
– Знаешь, в городах нам, наверное, теперь не место, – нервно хмыкнул Дар. И чертыхнулся. А после вздохнул тому, что опять испортил им отдых, – теперь их, точнее его, если Матрас про заяву не врал, будут искать.
Стемнело; неровно голосили цикады, и звезды казались такими близкими, что их почти что можно было потрогать.
Эмия громко откусила сухарь. Прожевала, а после пожала плечами.
– Ну и черт с ними, с городами.
На нее смотрели хмуро и удивленно.
– А давай лучше купим палатку?
* * *
(Andrew Jasinski – Air)
В палатке – немодной и неказистой, самой дешевой, какая отыскалась в магазине, – они провели свои самые счастливые дни. Три подряд – как лето. И в свое маленькое лето Эмия сделала множество приятных открытий – оказывается, росу можно рассматривать до бесконечности, до беспечного восторга ребенка, который верит в то, что, если блестит, значит, бриллиант. Эмия балдела от того, что имела право наблюдать за моментом, но не имела права «владеть им», то есть создавать и распылять росу по собственному вдохновению, как в Астрее. Здесь, где время не зависело от убеждений и мотивации конкретного человека, ей приходилось гнаться за моментом, успевать хватать его суть, если повезет, вдохнуть.
