Бьют каждый день. В уборной обязательно дадут пинка или подзатыльник. Словесные оскорбления самые причудливые: «Вот так, вот так, генерал, до чего ты достукался, сержанты тебя бьют как захочут, и никто им не указ».
Боже мой, неужели всё это делается в моей стране, в России, самой передовой, самой демократической? Делается будто бы именем моей Великой Партии Ленина. Разве этому можно поверить? Пусть убьют. Садисты будут отвечать перед историей.
Скручивают, привязывают пятки к затылку. Туда же выкручивают руки. Ему помогают двое. В таком состоянии — полусидя, полулежа — привязывают к трубе в углу. Теряю сознание, что-то кричу, прошу, чтобы убили. Кричу, что всё подпишу и попрошу расстрела.
— Хорошо, сейчас придет майор.
Майор приходит, отворяет дверь, стоит, смеется и говорит:
— …твою мать. До чего ты дожил, генерал. Как собачонку тебя привязывают.
Уходят, стараюсь заснуть, но холодно. Уснуть не могу, катаюсь по полу. Подкатываюсь к двери, стучу головой — руки и ноги снова связаны. Дежурная женщина открывает дверь и больно бьет меня сапогом.
…Нет, Куприянов, напрасно ты несколько часов тому назад искал смерти и просил убить тебя. Ты должен жить хотя бы для того, чтобы рассказать ЦК ВКП(б), как здесь, в подвале Лефортовской тюрьмы, дискредитируют идеи Великой партии Ленина…
…Мария Васильевна положила темную руку со сведенными пальцами на мою тетрадь. Долго сидим молча. Губы моей собеседницы шевелятся, она неотрывно глядит на маленькие иконки над кроватью.
— Сколько времени Геннадий Николаевич был под следствием?
— Два года.
— Два года они пытали его, выбивали то, что им надо.
— Причем с каждым разом требовали всё новых и новых признаний.
— Когда его осудили?
— Сейчас найду дату. Вот читаю его записи: «Суд 17.01.52. Длился 14-18 часов. Я говорил о методах следствия, просил дать разрешение написать в ЦК ВКП(б). Судья сказал, что об избиениях надо было раньше заявить прокурору, сейчас поздно. Приговор: 25 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах. Конфискация».
— Приговор точно такой, как и у меня, — прошептала Мария Васильевна.
— В 1954 году дело Куприянова пересмотрели, — рассказываю я. — Но как? Дали ему десять лет. Через два года выпустили. Позади девятнадцать тюрем, сорок один месяц в одиночке. 24 февраля 1956 года Куприянов вернулся домой к семье в Ленинград.
Геннадий Николаевич — человек крепкой закваски. Тюрьмы не сломили его. Он написал несколько книг, десятки статей. Его книги «От Баренцева моря до Ладоги», «За линией фронта» — настольные книги для тех, кто интересуется историей войны в Карелии.
