Запах скошенной травы соединил мостом года, прежде чем железная рука схватила его сердце и вернула его обратно на гладкий зеленый ковер. Косилка стала словно телом без мозга; она зигзагом ходила по траве, двигатель затрещал словно от поднимающегося страха, потом она врезалась в садовую ограду, смяв блестящую коробку, прежде чем резко замолчать.
Мягкий летний ветерок качал ветви старого бука; воробей сел на подстриженный газон и тщетно искал червей. Вдалеке раздавался лай собаки.
Гурни встал и огляделся. Он увидел сломанную косилку, потом инстинктивно посмотрел вниз.
Он подумал: «О боже!» — и понял.
Тело лежало на спине, невидящие глаза смотрели в безоблачное небо. Его лоб был гладким, лицо без морщин, зубы оскалились в смертельной улыбке, и одна рука, левая, сжимала перед белой рубашки.
«Я мертв».
У него не было мозга, чтобы сформировать мысль, языка, чтобы произнести слова, только частичка разума, которая парила в шести футах над землей. Но он осознавал — существовал — знал.
Осталось только одно чувство. Зрение. Он не слышал, не чувствовал и не обонял — только видел. Но эмоции еще жили. Печаль и страх беззвучно закричали, потом слились и дали жизнь горю. Он оплакивал смерть своего тела и всего, что к ней относилось. Еды, питья, запаха свежескошенной травы, стука дождя по лицу, гладкости белой кожи Кэрон...
«Кэрон!»
Она не вернется до десяти: через шесть или семь часов, но шок от находки этой штуки — лицо быстро темнело — вполне может убить ее, или еще хуже — свести с ума.
Его взгляд внезапно устремился к коттеджу: желтые стены были наполовину скрыты жимолостью, окна закрыты белыми нейлоновыми портьерами — четыре комнаты, разделяющий их холл и пристроенная кухня звали его, и через секунду он был там, плыл по холлу, пересекал столовую; нечто вне измерений.
«Она будет искать меня». Бессловесные мысли неслись по маленькой комнате как невидимые волны. «Сначала спокойно. Она откроет двери, позовет меня по имени, выйдет наружу, заглянет в сарай. Не в сад, будет слишком темно. Какое-то время она не подумает выйти в сад. Недоумевающая улыбка пропадет, ее глаза расширятся, в голосе зазвучат первые отзвуки беспокойства. Красные мысли возникнут в ее мозгу, словно алые маки на могилах мертвых, и она будет прекрасным мотыльком, попавшим в летнюю грозу».
Словно новорожденный жеребенок, он быстро научился передвигаться из одного места в другое. Он подумал «спальня» — и оказался там, завис над большой двуспальной кроватью, глядя в длинное зеркало на гардеробе, которое отрицало его существование. «Кухня» ассоциировалась с «раковиной», и тут же он оказался в яме из нержавеющей стали, где сверкающие стены поднимались в белое с прожилками небо.
