— Грегори, — Кловер схватила его за руку, — ты думаешь..?
— Мы должны выяснить, — просто сказал он. — Мы должны пойти. туда, — он кивнул в сторону каменной горки, — мы должны выяснить.
— Я не хочу, — завыла Кловер.
— Мы должны, — прошептал он, — мы должны.
Он медленно пошел вперед, словно скованный тяжелыми цепями; и казалось, по крайней мере Грегори, что они идут по покрытой травой тропе прямо в ад. Каменная горка была вычищена от сорняков, листьев и травы; камни и половина кирпичей выступали в солнечном свете как лунные горы. Потом они увидели то, что венчало уродливую кучу, и Кловер приглушенно вскрикнула.
— Нет, — Грегори покачал головой, — это невозможно.
Голова, которая торчала на вершине каменной горки, была желтой, на первый взгляд похожей на капусту; щеки запали, глаз не было, рот зиял, волосы были спутанной, покрытой землей мочалкой, похожей на незаконченное птичье гнездо, но все же узнаваемой. Артур поднялся из глубин.
Грегори медленно обошел «каменный сад» и обнаружил, что чаша его ужаса еще не наполнена. На дальней стороне проросла еще одна голова. Более потрепанная, более обветшалая; просто череп, покрытый грубой желтой кожей. Казалось, она смотрит вверх на голову Артура, и легкий ветерок колыхал спутанную массу серых волос, создавая впечатление гротескного движения, словно она возмущалась двумя футами пространства, которое их разделяло.
Крики Кловер были дикой симфонией ужаса, которая заставила птиц подняться с ближайших деревьев и взлететь в безоблачное небо, словно армии потерянных душ, стремящихся сбежать из Гадеса.
Грегори тоже думал о побеге, но знал, что убежища нет, и внезапно захотел вернуться в детство, чтобы снова писать свое имя на чистом листе бумаги. Он вышел вперед и посмотрел в мертвое лицо Артура.
— Зачем?
Ужасные черты запечатлели выражение ужаса, который был отражением его собственного.
Гурни Слейд подстригал траву.
Газонокосилка гудела довольством и сообщала о своей новизне; о ней свидетельствовала и пленка масла, покрывающая рабочие части. Обезглавленные травинки прыгали в блестящей зеленой эмалированной коробке, в то время как сладкий аромат свежескошенного сена пробуждал забытые воспоминания из детства Гурни.
Солнце всегда светило в те минувшие летние дни.
Он вспомнил, как лежал в густой траве, которую оставляли нескошенной за коротко подстриженной лужайкой, уютно отдыхая на притупляющей чувства равнине, где ты не спишь, но и не бодрствуешь. Позади раздавался звон чашек на блюдцах — это его мать накрывала стол для чая, впереди — отдаленный, приглушенный рев косаря.
