Ну, пока мы создадим этот фильм — научатся.
— А родители через все это прошли. И я захватил. Шутка была: квартира со всеми удобствами, но удобства во дворе. А чукчи наоборот — жили рядом в чумах, а квартиры использовали как сортир. Так протекало наше счастливое детство. И ничего! Нормально казалось. Никакого уныния. Набегаешься — довольный приходишь. Теперь-то лафа! Провели канализацию, отопление.
Так что запах, возможно, в фильме и не понадобится.
— Вон трубы стоят — серебристые, на опорах. Тут только так. Иначе летом, когда мерзлота поплывет, перекорежит их… А в бараках только освобожденные уже жили — спокойно, сдержанно. Здесь нарываться им ни к чему. Одеты все были хорошо. Ждали навигации — и с ней исчезали, хотя разрешения на цээрэс, центральные районы Союза, не было ни у кого. Разбирались между собой тихо: каждой весной пять-шесть “подснежников” находили со следами насильственной смерти. Снабжение отличное! Компоты китайские “Великая стена”. Кофе из Индии “Бон-бон”. Картофель из Голландии, в таких красных сетках красивых. Лишь дай металл! Умыться не хочешь?
Часов семь уже как здесь — и впервые такая свежая мысль.
— С чего бы это?
— Так утро уже.
По пейзажу не скажешь. Довел до сортира — к счастью, не во дворе, всего лишь в конце коридора. Тут же телефон висит! Не верится, что дозвониться отсюда можно, с края земли!.. Умываться-то я не шибко люблю… тем более в трудных условиях. После меня Пека пошел. Долго фыркал, сопел с какими-то длинными паузами. Я даже встревожился — что там с ним?
Вернулся, вафельное полотенце к лицу прижав, с красными пятнами.
— Ты чего?
— Нормалек, — глухо через полотенце произнес.
— Кровь из носа?
— Вдруг из горла пошла... Давно не было.
Съездил, называется, в отпуск!
— С овощами тут перебои... были. Так цинга пошла, — глухо из-под полотенца пояснил. — Ну, витаминов нет. Зубы в кармане носил. Сам еле ползал. Мне говорят: “У чукчей копальки поешь. Единственное спасение”… Не каждому это понравится. Дохлую нерпу рубят, в землю закапывают, бродит там, в смысле — разлагается. Вроде силоса. Ну, выкапывают ее через определенное время и едят…
Вот это, по-моему, зря.
— Причем как! — Пека, заметив мое уныние, пытался сюжет как-то приукрасить. — Зубов у большинства из них нет, так они губами зажимают кусок и режут острейшим ножом — так близко, кажется — губы режут и едят! Потому, может, и прозвали их самоедами.
Пека тоже отчасти самоед.
— При этом урчат от наслаждения. Глазки в блаженстве щурят, потом поглаживают по животу: “Скусна!”
