А в нижней тундре мать Сэкена уже плакать устала, что сын долго не возвращается. Вышла она однажды утром из яранги, налево-направо, вперед-назад посмотрела — не видно Сэкена, не идет он домой. Глянула вверх — плывет в небе маленькое облачко, все ближе подплывает, все ниже спускается.
— Спеши, спеши, Сэкен, сыночек, — запела старуха, — я тебя чаем напою, жирным мясом накормлю.
— Ты с кем там, жена, говоришь? — спрашивает старик из яранги.
— Да так, сама с собой.
Разожгла она огонь, повесила чайник и опять вышла из яранги.
Облачко к самой земле припало. Спрыгнул с него Сэкен, обнял мать. За первым облачком приплыло второе облачко, за ним — туча. Со второго облачка сошла молодая жена Сэкена, с тучи — большое стадо оленей.
Выглянул старик отец, открыл рот от удивления. А потом еще больше удивляться пришлось: жена Сэкена махнула рукой — и выросла перед ними белая как снег, большая, как сопка, яранга.
Вошли они все в ярангу. Опять махнула рукой длиннокосая с верхней тундры — заблестела вокруг медная посуда, сам вспыхнул огонь в очаге, закипела вода в котле, где варился целый олень.
Тут Сэкен сказал старику:
— Иди, отец, в соседнее стойбище, зови гостей на праздник.
Старик головой покачал:
— Не пойдут.
— Почему не пойдут? — спрашивает Сэкен.
— В том сто́йбище[27] два брата живут, — говорит отец, — да безродный старик у них в работниках.
Они богачи, мы всегда бедняками были. Посмеются они надо мной.
— Ну, как хотят, — ответил Сэкен, — а позвать надо. Все-таки соседи. Пойдут — ладно, не пойдут— тоже ладно.
Пришел старик отец в соседнее стойбище, зовет богачей в гости. Те смеются:
— Чем угощать будешь? Мохом из-под оленьих копыт, что ли?
Однако пошли. Старого чукчу стойбище сторожить оставили.
Шли-шли, устали.
— Где же твоя яранга? — спрашивают.
— А вон стоит!
— Да ты в своем уме? Это же снежная сопка.
Подходят ближе, правда — яранга! Ни у кого во всей тундре такой большой, такой красивой яранги нет.
Начала жена Сэкена гостей жирной олениной угощать, чаем поить. Гости не столько едят, сколько по сторонам смотрят: такой блестящей посуды, таких мягких шкур и у них, богатеев, нет!
Досыта наелись гости, отправились домой. Вечером сошлись в одной яранге, стали между собой говорить:
— Стыдно нам. У нас, у богачей, того нет, что у Сэкена есть. Надо его убить!
— Когда убьем, я себе его блестящую посуду возьму, — сказал один.
— А я ярангу, — сказал второй.
Все богачи между собой наперед поделили.
А Сэкен лежит в теплом пологе в своей яранге, смеется:
