— Пижон этот Касатский ваш! — разозлился вдруг больной. — И никакой я не Касатский! По глупости, в актерском училище мечтал сыграть эту эффектную роль и взял псевдоним вместо своей невзрачной фамилии. Быдло дурачить. Извините! А отсюда мне дорога заказана.
— Как?
— Безумие мое весьма локально, во всем остальном я нормален. Но если я выйду отсюда, из-под надзора, я тут же окажусь в лагере, причем по весьма непопулярной статье, и «честные воры» меня тут же убьют. Так что спасибо Борисычу, что держит здесь.
«И видимо, небескорыстно!» — появилась наконец самостоятельная мысль, но какая-то гнусноватая, испачканная. Да, видимо, здешняя муть налипает на мозг. Это на свободе — мозг твой, а тут... перемешан, как яйцо ложкой.
— Но зато, — я заговорил в том же поганом стиле, не в силах удержать себя (все, исчез прежний я), — вас здесь не притесняют конкуренты, и вы прекрасно играете свою любимую роль. Для всех образец! Красиво раскаявшийся!
Лже-Касатский побелел от ярости, но взял себя в руки. И я это оценил, поскольку тут это — драгоценная редкость.
— Вы давно, видимо, не читали Толстого, — мягко проговорил он.
Но тут впал в бешенство уже я: «Это я-то не читал? Это я-то?!» А действительно, когда я читал?.. В школе, может быть? Позже?
— Касатский — пижон! И Толстой это пишет!
— Как? А считается, это великий образ.
— Двоечники лишь считают так! А на самом деле — это его величие, этот его косой взгляд на себя: «Как я вообще гляжусь в роли пустынника?», это чисто театральное его отрубание пальца, считай члена — театр!
— Ничего себе театр, — я поежился.
— Театр — он такой: и умереть можно! Но на самом-то деле святая — невзрачная родственница Касатского, к которой он заходит. Вот она — да! И изворачивается, и лжет, и унижается — и всех тащит на себе! Вот это святая! И это Толстой и хотел сказать. Но не был услышан. «Какая еще родственница, что за чушь? Что вообще там можно играть?» Их не переубедишь. И искусством, да и миром — правят вот такие «князья касатские» и гордо прут брюхом вперед: «Мы святые!» А настоящих святых — в упор не видят. Те пашут в миру! И вы идите. Там нужней вы!
— Вам нельзя так нервничать! — Борисыч появился.
С «почетным гостем» уважительно обращался.
Касатский повернулся.
— Ну вот, поговорили, — сказал он Борисычу.
Не по его ли заданию?
— Спасибо, — поблагодарил Борисыч.
Касатский, аккуратно поставив стул на прежнее место к окошку, ушел.
Мы смотрели друг на друга. Злоба вроде ушла.
