— Звоните... буду дома. — Я вышел.
Процесс захвата власти Аглаями Дмитриевнами (обоих полов) я себе ясно представлял: они меня даже в моём любимом издательстве довели до слёз и рукоприкладства!
А Поцелуев, как ни странно, меня любил — тем довольно большим остатком души, что не вмещался в постановления и инструкции; главное, что душа была. Мог вдруг полюбить вопреки инструкции, а эти — против своей инструкции — не полюбят никогда! Так кто же хуже? Я понимал, что мне с моими мыслями — крышка, потому как всё сейчас двигается в аккурат против первых. Что же делать? Писать модные детективы? «Тайна мусоропровода», «Две головы профессора Морозова»? Не потяну! И вовсе не из снобизма: гораздо больше ненавижу претензии на высокую заумь. В ней можно надменно просуществовать всю жизнь, но никто из земных не посягнет на «высокое». Вот наш главный мыслитель, Огородцев, задумчиво курит на обложке брошюры, выставленной за стёклами всех ларьков. Никто и не подумает прочитать, но все поучительно понимают: судя по втянутым щекам, по глубине затяжки — мыслит о вечном. Такие головы тоже нужны: они думают, мы отдыхаем. Идти в этот туман стыдней, чем в халтуру, поэтому я халтурой не брезгую: там все в открытую. Но и для этого, надо признать, не то имею устройство головы! Поначалу нравится — и сыщик симпатичный, циник и бабник, и люди живые, но в конце — обязательно, обязательно! — должна быть залимонена такая глупость, которая требует чего-то особенного. Загадка эта неразрешима. То ли глупость демократична? То ли все это — для радости читателя: надо же, а я-то сразу догадался! Ох, трудно! Придумаю глупость — озолочусь!
А пока — пирожка бы! Может, взять себе псевдоним: Жуйветер? Или — Жуйснег? Напечатаю объявление: «Сдам квартиру с бутербродом на два месяца»? А самому где жить? «Сдам квартиру без бутерброда на один месяц»?
Пёс меня встречает своими объятиями, горячо дышит, принюхивается: не ел ли я чего без него? Не ел, не ел. Отвали.
Снова сидеть за письменным столом, срывать с рукописей скрепки, как эполеты, складывать листочки в архив? Кто узнает о них? Даже КГБ теперь не заинтересуется.
Луша, которая комсомольской активисткой возила меня по захолустью, «встречая» меня с доярками и шоферами, словно провалилась куда-то. По слухам — «взлетала». Я не знал ещё тогда, что через полтора года встречу её в самом соку, в зените славы.
И всё-таки не был я тёпой-растелёпой, соображал, как надо повернуть, где у ключа бородка, а где уступ; знал ловкий набор неловкостей — трогательных, вызывающих сочувствие. Сообразим, разберёмся... но как? Примыкать к стройным рядам «душимых», тех, кого раньше «душили», а теперь — их черёд? Как-то неохота. И так ли уж меня душили: пил, как лошадь, через день?
